Именно экономика Америки и ее растущая военная мощь, ее непримиримая враждебность к нацистской Германии, ее решимость приложить все усилия, чтобы под руководством Рузвельта не допустить завоевания Европы и Англии, – именно с той Америкой, картину которой создавали немецкие дипломаты в 30-х годах, столкнулся фюрер в декабре 1941 года, а вовсе не с той далекой, слабой, загнивающей и не готовой к войне страной, образ которой он создал в своем мозгу и который разделяли Риббентроп и Беттихер. Но даже до начала военных действий, по мере того как война с Англией затягивалась, Гитлер, если бы захотел, мог бы составить себе реальное представление о Соединенных Штатах. Если бы он оторвал голову от карт Советского Союза, то увидел бы, что Соединенные Штаты уже стали важным фактором в немецкой военной политике и что этот фактор вторгся в его политический мир. Но ни его недоверие к сотрудникам министерства иностранных дел, ни самоуверенные заявления перед теми, кто слушал его, не могли изменить реальность. Попытки Гитлера не обращать внимания на Америку приводили к неадекватной реакции Германии на те или иные ее шаги. Гитлер продолжал колебаться между мифом и реальностью, и из-за этого немецкая реакция на политику Америки была полна противоречий и в конечном счете оказалась губительной.

Итак, мы убедились, что отношение Гитлера к Америке отражало его политические допущения и стратегические ограничения. Его убежденность в том, что могущество страны должно строиться на расовом и культурном фундаменте, исключающем либеральную демократию; его мышление «пехотинца», которое так возмущало Эрнста Ганфштенгля; его уверенность в том, что все немецкие проблемы можно решить только путем захвата жизненного пространства в Восточной Европе, и его стремление концентрироваться только на сиюминутных проблемах Европы – все это проявилось в его презрительных высказываниях о США. Как показала жизнь, дипломатические депеши никак не влияли на мнение фюрера. Но это еще не все. После 1939 года Гитлеру пришлось вести войну, и, несмотря на привычку заниматься самообманом, ему постоянно надо было оценивать противостоящие силы. В эти силы входили, пусть не напрямую, но зато постоянно, и Соединенные Штаты, а точное представление об этой стране можно было получить только из докладов дипломатов.

В своей европейской крепости, окруженной старыми, хорошо знакомыми политическими и стратегическими факторами, Гитлер чувствовал себя в относительной безопасности и не боялся американской угрозы. В стратегических планах фюрера Америка почти не упоминается. Он сконцентрировался на своей идее Drang nach Osten (поход на Восток), будучи уверенным, что завоевание России чудесным образом разрешит все остальные проблемы, включая подчинение своей воле непонятных для него британцев и наглых американцев. Это была гонка между неизбежным завоеванием России и стойкостью англосаксонского блока. Мечтая о дне своей окончательной победы, Гитлер проводил арьергардные сдерживающие операции в Атлантике, а с помощью своего союзника Японии – в Тихом океане. Его политика в этих регионах была различной. В Атлантике, которая, по его мнению, почти не имела никакой связи с операцией в России (планом «Барбаросса»), он вел себя осторожно. Япония же находилась на восточном фланге России, и здесь он был готов пойти на риск. Но операции в обоих этих регионах все больше и больше привязывали Гитлера к США, стране, которая, по его мнению, вообще не должна была участвовать в мировой политике.

Внешняя политика Гитлера основывалась на двух взаимоисключающих факторах: элементах строгого планирования и надежде на случай. Большая часть его планов касалась Европы – здесь он рассчитывал получить то, что ему нужно. Континентальные установки Гитлера служили для него стандартом, по которому он оценивал даже те факторы, которые находились за пределами Европы и которыми манипулировал в своей политике. Свидетельства этому будут приведены в следующих главах, где мы рассмотрим военно-морскую и дальневосточную политику фюрера, то есть те области, в которых Гитлер в своих стратегических планах должен был учитывать политику США. Но оказывала ли Америка непосредственное влияние на немецкую континентальную политику? В предыдущих главах мы уже говорили, что в начале своей карьеры Гитлер раздумывал о роли США в европейской политике, а в 1939 году одобрительно отнесся к предложениям Рузвельта по разоружению, «приветствуя вмешательство Соединенных Штатов в европейскую политику в качестве гаранта мира»[67].

Однако позже он нигде уже больше об этом не говорил и, несмотря на предупреждения своих послов в Вашингтоне, решил, что Америка всегда будет придерживаться политики нейтралитета. Таким образом, и Гитлер, и его дипломаты понимали, какое фактическое и потенциальное влияние могут оказывать США на политику Европы, но по различным причинам в тот период времени этой стране не придавали особого значения.

О том, что Гитлер следил за внешней политикой США, говорит тот факт, что фюрер и его помощники время от времени использовали ее для оправдания действий Германии. Примерами этого были критика Версальского договора («ни одному вождю племени сиу никогда не навязывали более позорного мира») и «предательства» четырнадцати пунктов, отказ от признания Маньчжурии и выход из Лиги Наций[68].

Позже, во время судетского кризиса, Гитлер в своих публичных выступлениях и личных беседах использовал доктрину Монро для оправдания своей политики («Мы, немцы, придерживаемся аналогичной доктрины в Европе»). Более того, американская политика «недопущения войны», выразившаяся в помощи Британии, рассматривалась как пример, которому ради Германии должна последовать Япония в своих отношениях со странами Запада[69].

Оправдание немецкой политики с помощью сомнительных ссылок на действия других стран было, как известно, одним из излюбленных пропагандистских трюков фюрера[70].

Мы уже успели убедиться, что Гитлер хорошо знал о речах Рузвельта, касающихся ситуации в Европе, и его различных предложениях о способах решения возникших проблем, но реагировал на них таким образом, что всем становилось ясно, что он не принимает американского президента всерьез. Предложения Рузвельта о созыве конференции для решения судетского кризиса никак не повлияли на Гитлера и на дальнейший ход событий. Посол Вильсон записал в октябре в своем дневнике, что у него сложилось впечатление, будто первое послание Рузвельта привлекло внимание Гитлера к могуществу и силе США, но потом «если быть честным, то я не верю, что второе послание оказало какое-либо влияние на ход событий». Согласно французским источникам, первой реакцией Гитлера на призывы Рузвельта в апреле 1939 года было вообще не отвечать на обращение «этого презренного создания». Но он все-таки ответил, не потрудившись даже скрыть свое презрение («При всем моем уважении к заботе господина Рузвельта о проблемах и нуждах других стран…»).