Предварив свое сообщение этими довольно расплывчатыми замечаниями, Томсен переходит к сути дела. С начала войны Беттихер решил, что значение его миссии резко возросло. «Он стал вести себя как генерал, командующий крупным соединением», – писал Томсен. По случаю сорокалетия своей службы он получил поздравительную телеграмму лично от фюрера и решил, что его деятельность в качестве атташе высоко оценена в правительственных кругах. «Именно поэтому, я полагаю, генерал фон Беттихер стал относиться ко мне как к человеку, стоящему ниже его по званию».

Однако после этого обмена письмами Беттихер не угомонился – он по-прежнему заполнял отчеты своими соображениями по вопросам политики. Год спустя, в апреле 1941 года, Вайцзеккер жаловался Томсену, что атташе вермахта продолжает затрагивать в своих депешах политические темы и к тому же неоправданно засекречивает их. Государственный секретарь удивлялся, почему Томсен не мог «по-дружески» убедить генерала не превышать своих полномочий[64].

Беттихер отреагировал на «дружеский» совет Томсена так: он напомнил сотрудникам министерства, что действует по инструкциям, данным ему самим фюрером[65].

В мае, поскольку генерал по-прежнему занимался политикой, в дело вмешался Риббентроп. Он напомнил Томсену, что политические отчеты должен составлять только он, как глава миссии, в то время как Беттихер не имеет на это никакого права[66].

Но если Томсен понимал, что в отношении Беттихера надо вести себя осторожно, то Дикхоф в Берлине был менее сдержанным в критике атташе. В нескольких меморандумах он разгромил интерпретацию событий, которую давал генерал. В январе 1941 года он назвал «ошибочным» заявление Беттихера о том, что вступление Америки в войну не окажет на ее ход никакого влияния. Бывший посол предупреждал, что если Америка вмешается, то Рузвельт получит в свои руки безграничную власть и контроль над мобилизацией промышленности. И тогда, несмотря на то что какая-то часть вооружения будет производиться для ее обороны, поставки в Англию сильно возрастут, и проблемы, связанные с Тихим океаном, никак не смогут этому помешать. Более того, Рузвельт будет опираться на поддержку Южной Америки, а вступление Соединенных Штатов в войну породит в нейтральных странах сомнения в способности Германии ее выиграть. Дикхоф был уверен, что можно будет заключить мир с Англией, но мира с Англией и США немцам не видать никогда.

Бывший посол был абсолютно не согласен с интерпретацией ленд-лиза, представленной Беттихером, а в июне Дикхоф категорически отверг его мысль о том, что «Генеральный штаб» оказывает какое-либо влияние на американскую политику или на Рузвельта. Он добавил, что вопрос о подготовленности Америки к войне имеет второстепенное значение, как показал опыт 1917 года. В июле он критиковал атташе за то, что он придает слишком большое значение влиянию военных. Беттихер в своих докладах представил совершенно искаженную картину, утверждал Дикхоф, поскольку генералам приходится «следовать за Рузвельтом», а вовсе не наоборот.

В своем письме автору этой книги Беттихер отрицал тот факт, что его отчеты имели политическую окраску. «Мне приходилось затрагивать политику только тогда, когда она касалась военных вопросов. Ответственность за освещение всех политических вопросов лежала на соответствующих служащих посольства». Тем не менее другие изученные после войны документы подтверждают, что к докладам атташе на Вильгельмштрассе относились с подозрением. Давая показания в суде над дипломатами, который состоялся в 1949 году, Верман утверждал, что он не доверял депешам атташе и считал, что они дают искаженную картину. Кордт в своих мемуарах дал этим депешам такую же оценку, а Вайцзеккер, выступая в свою защиту, заявил, что, хотя доклады Беттихера и регистрировались, он считал, что они написаны «отвратительным языком» и внушали недоверие из-за содержавшихся в них «преувеличений».

Трудно сказать, какое влияние эти доклады оказывали на военных. Вайцзеккер писал Томсену, что информацию Беттихера «особенно ценил» генерал Гальдер, хотя в дневниках самого Гальдера об этом не говорится ни слова. Сведения, полученные от Беттихера, время от времени заносились в немецкие военно-морские дневники, и они могли оказать определенное влияние на взгляды немецких адмиралов в отношении США. Мы обсудим этот вопрос в других главах. Вильям Ширер вспоминает, что некоторые сотрудники ОКВ высказывали в беседах с ним сомнения по поводу достоверности данных Беттихера. Подобные сомнения имелись и у одного из членов Главного имперского управления безопасности.

Тем не менее и язык, и содержание докладов атташе вполне соответствовали взглядам Гитлера и Риббентропа. Хорошо известно, что фюрер читал только то, что соответствовало его представлениям, и подчиненные старались не показывать ему то, что противоречило его взглядам, поэтому можно предположить, что доклады Беттихера попадали в руки рейхсканцлера. И наше предположение имеет подтверждение. Есть свидетельства того, что фантазии Беттихера легли в основу представления Гитлера о Соединенных Штатах и его политики в их отношении. Мы уже упоминали о том, что и сам Беттихер, и Томсен подтверждали это. Вальтер Танненберг, бывший первый секретарь посольства в Вашингтоне, показал во время послевоенного допроса, что Риббентроп не давал фюреру читать депеши Томсена, зато генерал Кейтель знакомил его с докладами Беттихера. Кордт подтверждал, что Гитлер читал телеграммы атташе «с огромным интересом». Вайцзеккер во время суда над дипломатами утверждал, что «самым опасным в этих докладах, тревожившим нас больше всего, было то, что их любили читать Гитлер и Риббентроп». И наконец, Гитлер лично выразил свое одобрение деятельности атташе, приняв его сразу же после возвращения из США в январе 1942 года и приветствуя словами: «Вы вели себя очень храбро. Ваши доклады нас не раздражали».

Мы не можем судить о том, какое воздействие оказали доклады дипломатов, пока не обсудим, как Соединенные Штаты влияли на политику Германии. Пока мы можем признать лишь то, что Риббентроп в общих чертах был знаком с той картиной Америки, которая вырисовывалась из депеш Томсена, Дикхофа и других. Гитлер, по-видимому, вынужден был в годы войны проявлять к Америке гораздо больший интерес, чем до войны, хотя и делал это против своей воли. Но он не принадлежал к числу людей, которые отказываются от своих предрассудков, поэтому не приходится сомневаться, что его представления о намерениях и возможностях Америки были результатом мысленного отбора, в процессе которого многое отвергалось. Об этом говорят его собственные заявления и, как мы еще увидим, та политика, которую он проводил. Тем не менее реальная мощь Америки должна была в последние годы жизни Гитлера, хотя бы изредка, разгонять туман его ложных представлений о ней.