Довольно любопытно, что эти жилища не выглядят инертными, выстроенными «на веки вечные»; напротив, они передвигались, хоть и не слишком далеко, при каждой реставрации или реконструкции, но археология может показать, что довольно часто фундамент модифицировали и на месте – потому ли, что он был из легких материалов, если это так? Или вследствие демографического развития или даже экономической эволюции? В Уоррем Перси, йоркширской деревне, особо тщательно исследованной в ходе раскопок, для одного и того же дома отмечено девять последовательных стадий изменений, внесенных в его местоположение на протяжении трех веков.

Но если богач был воином, его жилище меняло облик: в нем появлялась иерархия, вертикальные зоны. У нас есть немало данных о «замках», даже помимо сведений, полученных в ходе раскопок археологами, которые часто очень стараются различить вклад разных эпох в одной и той же постройке, – полные описания, знаменитые и, возможно, совершенно вымышленные, как описание замка Ардр в Булонне, сделанное в XII веке. На холме из булыжников и грязи, насыпанном крепостными и во многом больше для того, чтобы он свидетельствовал о превосходстве господина, нежели ради военных целей, возвышалась мощная башня – квадратная, затем круглая, деревянная, затем каменная; в ходе веков вокруг нее появлялись постройки, либо она по-прежнему оставалась одинокой. Не считая эволюции военной архитектуры, которой я здесь не касаюсь, внутреннее устройство оставалось почти неизменным. Внизу, при надобности в подвале, было место для съестных припасов, резервуара с водой или даже колодца, если это было возможно, коней, живших вместе с челядью, а также кухонь. На первом уровне, куда можно было проникнуть лишь через потайной, по возможности укрепленный ход, выводящий наверх, располагался зал, aula, место сбора «друзей», бедных родственников, «людей»; в нем играли, в нем ели, потому что хозяину следовало быть расточительным, демонстрируя силу и богатство; в нем собирались и выбирали кандидатов, достойных получить должность, фьеф, стать супругами. На втором уровне помещались частные покои, с очагом, общей спальней, которую свободно могли покидать мальчики, и, главное, комнатой хозяина, ядром линьяжа, где прятали казну. Там же, наверху, жили дочери, окруженные болтливыми служанками, сокровище, за которым следует приглядывать, которые не должны были появляться внизу, в зале, где спят «люди»; здесь же было «убежище», комната, где хозяин и его родня слушали стихи, эпические песни… или кухонные рецепты. И на самом верху, как можно ближе к Богу, – часовня. Чем больше постройка расширялась, тем разнообразней, несомненно, становилась планировка: проходы вдоль крепостных стен сменялись внутренними коридорами, на смену приставным лестницам приходили винтовые; на месте поросших травой перегородок между территориями появлялся «сад» из увитых зеленью беседок и цветочных куртин в итальянском духе.

Если городские «особняки» (hôtels) и напоминали жилища «знати» в сельской местности, то дома простых людей очень сильно отличались от деревенских хижин. На этот раз иконографические данные богаче археологических: в городской среде, где деятельность не замирает ни на миг, раскопки могут быть лишь точечными, тогда как изображения Сиены, Парижа, Генуи, Руана и многих других городов, созданные в конце средневековья, имеются у нас в огромном количестве. Прежде всего, земля в городе была поделена на узкие параллельные полосы, так что на фасад приходилось около десяти метров. В результате дом стал вытянутым: главный корпус выходил на улицу, а гумно или двор располагались за ним. Хотя стены чаще всего возводили из самана, укрепляя их фахверком, чтобы фасад был прочней, предпочтение отдавали камню, если была такая возможность; крышу покрывали черепицей или шифером; бичом средневековых городов из-за плотной застройки были пожары – Руан в XIII веке четырежды выгорал дотла. Чтобы остановить распространение огня по каркасу дома, ось крыши располагали перпендикулярно улице, выводя на нее щипец – скромную защиту от пожара. С другой стороны, поскольку земельный участок был небольшим, то, чтобы расширить ж площадь, приходилось строить многоэтажные сооружения, этажи которых порой нависали друг над другом; это породило романтическое и преувеличенное представление о «средневековых» пузатых домах, соприкасающихся фасадами на верхнем уровне. На уровне улицы, куда открывалась входная дверь, располагалась лишь одна комната с оконным проемом, который закрывали деревянные ставни. Если речь идет о жилище ремесленника, здесь была его мастерская: в ней он работал на виду у прохожих или заказчиков, а если нужно было торговать, он опускал один из ставней, сделанных из горизонтальных реек, превращая его в прилавок, и поднимал другой в качестве навеса. В глубине иногда было помещение, выходившее во двор; в любом случае на другой этаж или этажи, которых могло быть еще два-три, вела лестница. Если площадь основания была скромной, деревянный пол могли укладывать на балки, лежащие на опорах; когда суд выносил приговор о «сносе», опоры подпиливали, и весь дом словно взрывался. Поскольку такое бедствие наносило серьезный ущерб и соседям, вероятно, подобный приговор заменяли огромным штрафом. В отличие от сельской хижины, городской дом имел подвал, погреб, куда можно было спуститься изнутри; обычно у этих подпольных помещений был сводчатый потолок; при необходимости они служили укрытием. Я уже говорил, что сток из уборных в основном выходил наружу; главный очаг помещали на одном из этажей или добавляли к нему другие, менее высокие, с параллельными дымоходами и отдельными трубами, что увеличивало риск пожара. Таким образом, в одном доме могло находиться несколько «очагов» и, следовательно, сосуществовать несколько «семейных хозяйств»: на втором этаже жил домовладелец, на следующих – бедные родственники, слуги и съемщики жилья с малым достатком. Если в деревне непосредственным окружением дома были лишь «наружный двор» (usoir), где ставили телегу, и сад – уже возделываемый участок земли, то в городе использование заднего двора сильно зависело от конкретных людей: в нем устанавливали навесы, ставили старые бочки, выращивали морковь, укроп, мыльные или душистые травы, но туда же выбрасывали отходы производства, золу, хозяйственные отбросы или даже содержимое ночных горшков, пока, не раньше конца XIV века, не был организован общественный сбор отходов; разве что эту проблему решала по-иному близость городских рвов.

И что в нем находится

Значимость, которую я придаю добыче археологов, очевидна: раскопки заброшенной деревни или разрытого городского квартала немало мне послужили. И вдруг археология мне отказывает; дело в том, что интерьер средневековых жилищ почти целиком состоял из дерева; из железных изделий уцелели лишь отдельные инструменты, а из других металлов – лишь отдельные монеты; керамики хватает, но лишь специалист может датировать горшок, чашу или миску, а в глазах несведущего человека они в течение тысячи лет почти не меняются. Цветные плитки пола или даже стен в богатых домах интересуют историка искусств или техники, но в домах простонародья их почти не было. Ткани, кожа, дерево исчезли, за исключением случаев (правда, очень редких), когда исследования проводились под водой. Но тогда что же мы можем увидеть?

«Увидеть» – не совсем подходящее слово, поскольку и в сельской хижине, и в городе вообще сложно было увидеть хоть что-либо, кроме как в солнечных краях; к тому же от солнца прятались. В дверях проделывались лишь небольшая дверца или узкий проход; окна, когда они были, представляли собой вентиляционные щели, или же их закрывали ставнями, в лучшем случае промасленной тканью. Оконное стекло, толстое и цветное, как витраж, появилось, кроме как в церквах и некоторых замках, лишь в XIV веке. Поэтому использовались сальные или восковые свечи, гораздо реже встречались масляные светильники. Это домашнее освещение было праздничным, почти религиозным; в общем-то лишь оно оправдывало внутреннее убранство, которое позволяли себе богачи – расписные балки, стенные фрески. Ковры, прославившие в конце средневековья итальянские, аррасские, фламандские и анжуйские мастерские, скорее обеспечивали изотермию, создавая воздушную подушку между комнатой и холодной стеной.