Энцо правильно сделал, что сказал все напрямик. С Умником надо было говорить честно и просто. Но с того вечера, когда все переругались, сам Энцо старался как можно меньше времени проводить дома. Сидел в библиотеке Сорбонны, писал свой роман. И потирал плечо, думая об Арье. Эмме в следующих главах досталось по полной.

Клебер в лицее старался не встречаться с Захрой.

Беатрис же сказала ему так:

— Глупо, что тебе придется забирать брата на выходные. Ты же все равно не сможешь никуда пойти. Погулять… ну, и все прочее.

Если бы Умник согласился хоть иногда оставаться в Маликруа на субботу и воскресенье, может, «все прочее» и получилось бы, подумал Клебер.

В воскресенье он принялся собирать вещи брата. Сборы оказались нелегким делом. Класть или не класть в чемодан плеймобильки? А солдатиков? А левольвер? Какую дать ему с собой одежду, кроме спортивного костюма? Ведь наряжаться по-мучбингенски Умнику там не позволят. Клебер беспомощно стоял посреди комнаты.

Наконец он решил начать с теплых вещей и достал из шкафа стопку свитеров. Под ними неожиданно обнаружились зажигалки Корантена. Как ни странно, находка доставила Клеберу облегчение. Она доказывала, что Умник в самом деле мог представлять опасность для окружающих, и это избавляло Клебера от тяжких сомнений. И он собрал целый мешок игрушек, потом аккуратно сложил костюм брата.

В комнату вошел Умник и спросил:

— Ты собираешься в дорогу?

— Не я, а ты. Я же тебе говорил…

Умник изменился в лице.

— Прямо сегодня?

— Да. Посмотри, я сложил твои игрушки в чемодан.

— Это что — мне? Это мой чедоман?

Шутка ли, собственный чемодан! Умник взял его за ручку и полюбовался на себя в зеркало:

— Месье Мучбинген собрался в дорогу. Он едет… едет в… — От страха Умник сбился, но потом на едином дыхании договорил: — Он едет в Малякаля. Это на другом языке.

Клеберу страшно захотелось говорить на другом языке и жить в другом мире.

Месье Малюри-отец прибыл вечером. Он не видел сыновей больше двух месяцев.

— Это папа, — сказал Умник Клеберу, как будто их надо было знакомить.

Месье Малюри обнялся с сыновьями и сразу предупредил:

— Каждые выходные я не смогу. Матильда на седьмом месяце… Так, чемодан готов?

— Да, — сказал Клебер. — Я только подумал…

— Не надо думать, — оборвал его месье Малюри. — Ты и так уже слишком много всего навыдумывал. И вот чем это кончилось. Мы вернулись в исходную точку. Еще немного, и в Ма… ну, ты понимаешь… совсем не осталось бы мест.

— Ту-ру-рум, ту-ру-рум, ту-ру-рум! — Умник передразнил ворчливый тон отца.

Месье Малюри на миг оторопел, потом решительно взялся за чемодан — поскорее бы уже разделаться с этим неприятным делом!

Клебер вышел с ними на улицу.

— Это папина машина, — тихонько сказал Умник. — Папа прячет чедоман в багажник. Папа открывает дверцу. У него есть ключ.

Он оглашал каждое действие отца, будто повествовал о героических подвигах. Клебер смотрел на него с опаской — боялся, как бы он не сорвался в последний момент.

— Я сяду спереди?

— Да. Только ничего не трогай, — все так же строго ответил месье Малюри.

Кажется, Умник обрадовался.

— До пятницы! — сказал Клебер брату. — Я обязательно за тобой приеду, понял?

— Я сяду спереди! — сказал в ответ Умник, как будто для него это было самое главное.

Он чмокнул Клебера и устроился на переднем сидении.

— Не вздумай ничего крутить! — цыкнул на него месье Малюри, а Клеберу, отводя глаза и сосредоточенно поправляя боковое зеркало, сказал: — Ну, всё. Значит, в эту пятницу точно приезжаешь ты?

— Точно, — ответил Клебер и понуро пошел назад.

Едва переступив порог, он почувствовал, что всех ребят словно бы накрыло свинцовым колпаком.

За ужином все сидели хмурые.

— Без Умника тоскливо, — сказал Корантен.

Энцо присел на минуту и ушел к себе, прихватив яблоко и кусок хлеба. Да и остальные рано разошлись по комнатам.

— Корантен прав, — сказал Эмманюэль Арье. — Тут жутко тоскливо. Почему бы нам не переехать?

— Переехать? Куда?

— Можно снять студию на двоих.

Эмманюэль давно уже подумывал об этом, но Арья к такому предложению оказалась не готова и постаралась отговориться:

— У нас не хватит денег.

— Мне помогут родители.

— Ты думаешь?

— Да, если я скажу, что мы решили пожениться, — ответил Эмманюэль, стараясь сохранять непринужденный тон.

Арья вздрогнула, словно ее ударило током, и с натужным смешком возразила:

— Ого! Не рановато ли?

— Мне двадцать пять лет. И я тебя люблю.

Эмманюэль смотрел на нее с немым вопросом.

— Ну да, я тебя тоже. Но… я хотела сначала закончить учебу. И потом, я не могу оставить Корантена…

«И Энцо», — чуть не вырвалось у Эмманюэля, однако вслух он сказал:

— Конечно. Я и не прошу тебя отвечать сразу. Но ты подумаешь?

Арья шепнула «да» и ласково прижалась к нему. Но когда она уже совсем засыпала, перед ее закрытыми глазами поплыли буквы, из которых сложилась строчка: «Эмма была чертовски хороша собой».

В понедельник Клебер почувствовал себя свободным, как птаха, которую выпустили из клетки. И во вторник он наслаждался свободой. В среду позвонил Беатрис. Уговаривал ее прийти в гости, она отнекивалась. Клебер то смеялся, то злился. «Я повешу трубку», — грозила Беатрис. Так они препирались весь вечер. В четверг Клеберу стало очень скверно. Захотелось позвонить отцу — узнать, как там Умник. Как он воспринял возвращение в Маликруа? Ему вспомнилось, как Умник стоял с чемоданом перед зеркалом и любовался на себя. На глаза Клеберу навернулись слезы. Ведь брат тогда тоже играл, играл в Мучбингена.

— Папа? Это Клебер. Я хотел спросить… Как там дела у Умника?

— Если не ошибаюсь, ты его сам увидишь завтра?

— Да, но… В воскресенье все прошло хорошо?

Молчание в трубке.

— Папа, алло?

— Да-да, я тут. Что тебе сказать? Он закатил такой скандал…

У Клебера подкосились ноги, он сел на стул.

— Да?

— Этого следовало ожидать! — раздраженно продолжал месье Малюри. — Тамошние врачи мне все объяснили. Он отвык и должен снова адаптироваться. Если бы не твоя дурацкая затея…

— Что он сделал?