— Говорю тебе — устроил дикую сцену. Орал, топал ногами, пытался убежать. Понадобилось несколько человек, чтобы его удержать.

Слушать дальше Клебер не смог.

Самым ужасным днем была пятница. Минуты тянулись, как часы, и в то же время пролетали очень быстро. Клеберу не терпелось вызволить брата. Но он и страшился встречи с ним. После уроков, не дожидаясь Беатрис, он побежал вслед за Захрой, которая успела выйти раньше.

— Захра!

Она обернулась.

— Захра… — повторил Клебер.

Он избегал ее всю неделю и не отходил от Беатрис, на зависть одноклассникам, которые стали звать их «месье и мадам Малюри».

— Я сейчас поеду за Умником.

— Хочешь оставить его у нас на субботу? — тусклым голосом спросила она.

— Да. То есть нет… погоди. Давай пройдемся.

Они долго шли молча. Но Захра умела многое расслышать без слов.

— Как у него дела? У твоего брата…

— Плохо.

Он стиснул ее руку, едва соображая, что делает.

— Мне страшно ехать туда одному.

Захра поняла. Она нужна ему.

— Поедешь со мной?

Она могла сказать: «Почему ты не позовешь Беатрис?» Но ответила по-другому:

— Я только спрошу у мамы.

Всю дорогу в электричке они разговаривали об Амире. Клебер расспрашивал, в какую школу она ходит, хорошо ли учится, нравится ли ей там. Этой темы хватило до самого Марли-ле-Руа.

— Надеюсь, я не забыл, как туда идти, — вздохнул Клебер, когда они вышли из поезда.

И правда. Он сразу узнал фонтан со вздыбленными каменными лошадьми и длинную аллею, ведущую к Маликруа.

У входа Клебер позвонил, им открыли. Захра удивилась: они очутились в большом, устланном коврами холле, по которому бесшумно сновали какие-то люди. Совсем как в гостинице. Клебер подошел к окошку с надписью «Прием посетителей» и представился сидевшей там женщине:

— Малюри. Приехал забрать на выходные брата.

— Вот как? — недоверчиво спросила та.

Потом полистала какой-то журнал и чуть ли не с сожалением признала:

— Есть такой. Второй этаж, палата 112.

Клебер решил подняться пешком по мраморной — остатки прежней роскоши — лестнице. Кто-то обогнал их, кто-то спустился навстречу. Молча и торопливо. В коридоре они увидели дряхлую старуху, она шла, держась за стенку.

— Мадемуазель! — обратилась она к Захре. — Там у меня в палате сидит моя мать.

— Ваша мать? — удивилась Захра.

— Она мне не мешает, — объяснила старуха. — Но она, понимаете, мертвая.

Клебер потянул Захру за руку и прошептал:

— Она чокнутая.

— Мадам Табуре! — раздался в другом конце коридора голос дежурной сестры. — Опять вы вышли из своей палаты! Вот я скажу вашей матери!

Клебер прибавил шагу и остановился перед дверью в палату 112. Постучал и, не дождавшись ответа, вошел.

— Посторонние люди! — закричал человек непонятного возраста в ночной пижаме.

— Простите, мне неправильно назвали номер палаты.

— Посторонние люди, посторонние люди… — как заведенный, твердил пациент, колотя себя кулаками по голове.

Клебер подтолкнул Захру к двери.

— И этот чокнутый.

Он помчался вниз к тому же окошку:

— В 112-й моего брата нет.

— Нет? — переспросила регистраторша, видимо, все больше сомневаясь в здравом рассудке Клебера, и опять углубилась в журнал. — Вы правы, он в 212-й. Поторопитесь, мы скоро закрываемся.

Клеберу хотелось сказать ей пару ласковых, но он сделал глубокий вдох и сдержался. В коридоре третьего этажа горел только ночник. Было только семь часов вечера, а казалось, наступила глубокая ночь.

Пациенты Маликруа ужинали в шесть и сейчас уже лежали в постелях.

Палата 212. Клебер заглянул в дверь. Умник был тут, сидел на кровати в криво застегнутой куртке и с мешком игрушек на плече.

— Умник! Вот и я. Эй! Это я, Клебер. Ты не хочешь со мной поздороваться?

— Змеи, — проговорил Умник, не глядя на брата, и указал пальцем на прикроватный коврик. С тех пор как тетенька его одела, он ждал и разглядывал узоры на коврике. Захра потрепала его по плечу:

— Поедешь с нами, Умник? Поехали домой!

— Там змеи, — опять шепнул Умник.

— Хочешь увидеть Амиру?

Умник наконец поднял глаза, прозрачно-голубые, но совсем потухшие.

— Пойдем, — сказал он механическим голосом. — Я тут никого не люблю.

Они уже собрались уходить, как вдруг Клебер спохватился, что кого-то не хватает. Он остановился на пороге:

— А месье Крокроля ты взял?

— Нет.

— Где он?

Умник подошел к ночному столику, вытащил из ящика плюшевого кролика и протянул брату. Захра вскрикнула. У кролика не было глаз.

— Что ты с ним сделал? — ужаснулся Клебер.

— Месье Крокроль не хочет все это видеть.

— А глаза у тебя? — спросила Захра.

Умник кивнул и похлопал себя по карману куртки. Там что-то брякало.

— Арья их пришьет, — сказал Клебер. — Пошли!

На лестнице между третьим и вторым этажом им снова встретилась старушка, которая держалась за стену. И она опять обратилась к Захре:

— Мадемуазель, у меня в постели лежит моя бабушка. Она мне не мешает, но она, понимаете, описалась.

— Мадам Табуре! — раздался голос с нижнего этажа.

— Вот зануда! — пожаловалась старушка.

И стала карабкаться дальше по лестнице так быстро, как только могла.

— Эта старадама всегда сбегает, — узнал ее Умник. Когда они вышли из Маликруа, Клеберу и самому показалось, что он отсюда сбежал. Умник же, очутившись на воле, особой радости не проявил. Только монотонно перечислял все, что видел:

— Деревья, каменные лошади, магазин, где пирожные…

На станции Клебер дал ему билетик.

— Сунуть его в щель?

— Да, а потом толкни турникет.

— Оп-ля! Липетик засунулся в щелку! Ку-ку, липетик вылез!

Умник улыбнулся — первый раз за все время.

Перед тем как расстаться, Захра сказала Клеберу:

— У нас дома всегда кто-то есть. Если хочешь, можешь оставлять Умника у нас по средам или по субботам.

Не надо держать его в Маликруа, мягко намекала она. Но Клеберу послышался в ее словах упрек, и вместо благодарности он буркнул что-то неразборчивое. На прощанье пришлось чмокнуть ее в обе щеки, и его обдало нежным ароматом ванили и флердоранжа.