Когда она снова задышала сбивчиво и потекла на головку, прошептал в пухлый ротик:

— Тебе нравится? Нравится, скажи мне?!

— Да-а-а… — прошелестела тихо, алая моя.

— Тогда сделай для меня кое-что?

Распахнула глазищи, обрушивая на меня смесь эмоций — от страха, ожидания и протеста до предвкушения. Закусила нижнюю губу,  потом провела кончиком язычка по верхней.

О да, мелкая! Я знаю, о чем ты подумала! И натянул бы эти твои губки на свой стояк, но не сейчас… Отказывал себе в этом, а у самого все самое ответственное в этот момент защекотало от невыносимого желания сделать  это немедленно. Дать ее верхним губкам пососать головку, потом влупить до самых яиц между нижних. Арррр!

— Хочу сосать твою сиську, когда буду кончать на твою дырочку. — Закусила губёшку, стеснительная моя. — Хочу, чтобы сосок катался у меня во рту… — продолжал грязно совращать девчонку проникновенным тоном, столкнул нас лбами, едва задевая ее губы.

Ритмичные скользящие движения головкой по клитору, между напитанных росой возбуждения складочек, немного в дырочку, ка в омут с головой, до выноса мозга, пота на висках и по позвоночнику от неутоленного напряжения. Я ее трахал, не трахая. Развращал, оставляя невинной. Просто кипел в котле похоти, но был нежен до слез.

Обхватил ее за спину и снова откинул на свою руку, склонился и приник к нежному ореолу ртом. Сжимал между губ твердый камешек соска, облизывал его и прикусывал, чуть царапая краешками зубов, нежно посасывал, втягивая в рот глубже и перекатывая на языке сладкий кружок сливочно-ванильной плоти, как хотел бы, чтобы это делала она с моим членом. Снова лизал и посасывал, дурея от контраста такой нежной кожицы и плотного бугорка на ее вершинке. Прямо как у нее между ножек комочек клитора между персиковой мякоти сахарных складочек.

— Вита-аля-я-а-а… — застонала первокурсница и содрогнулась от первого удара очередного оргазма.

Да, девочка! Наконец-то ты сделала это!

Блядь! Не насадить ее на себя сейчас стоило всех сил. Звук собственного имени ударил в пах и в мозг — она признала меня своим властителем! Она — моя! Моя милая, сладкая, нетронутая еще щелоч… девочка!

Врезался в рот Маринки своим ртом, растерзал ее губёшки жадными укусами, которые тут же зализывал и снова прихватывал зубами, еле сдерживаясь, чтобы не укусить так сильно, как кончал в эти секунды, впервые так сильно, так долго, так сладко. Меня просто протрясло всего с головы до пяток от наслаждения, что показалось, пол подо мной закачался. Придавил Маринку всем телом к стене и набрасывался на ее губки, сосал их и лизал, тараня мокрое влагалище каменным стояком, на переделе воли оттягивая себя от упругой преграды, чтобы не порвать ее.

И от мысли, что сделаю это очень скоро — это просто неизбежно, не изменить, не отменить, не отодвинуть — кончил второй раз.

И хотел еще…

Но я бы уже не сдержался.

Мы стояли и дышали тяжело. Я распластал Маришку по стене, вжимаясь в ее желанное тело, так же жадно лапал за попу и сиськи, тянул на себя бедра, чувствуя, как на член, зажатый между ее ножек, медленно стекает из ее дырочки моя сперма.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Много спермы. Пара полных зарядов, — хватило бы заправить ей полный бак.

Мы целовались, все еще стоя без штанов. Внизу в подъезде хлопала дверь, гудел, поднимаясь и опускаясь, лифт, а мы в закутке между этажами сосались, как подростки, безмолвно, нагнетая новое «хочу тебя немедленно». Маринка жалась ко мне, исследовала тело взмокшими горячими ладошками, ощупывала мышцы на груди, спине, плечах… ягодицах и бедрах. И от этого ее любопытства щемило в груди как-то невыразимо… чуть не до сентиментальных слез.

Сука! Меня просто пёрло от неё, бомбило! Накрывало жадностью до ее прикосновений! Я ловил ее малейшее движение, эмоцию и наслаждался, как вампир, выпивал ее ментально до дня, чтобы вся была во мне: текла в крови, билась пульсом, вибрировала в голосе, продирала ноготками по коже, колола мурашками изнутри и топила сердце в чем-то осязаемом, тяжелом, сладко-горячем, как разогретый мед… и одновременно легким и укутывающим, как одеяло…

Она мне просто душу вынула и собой заменила. Прокачала систему, переустановила драйвера, взломала код и запустила себя в меня как вирус. И не спросила разрешения. Просто как туман, от которого не защититься никакими «нельзя», «не вовремя», «опасно» просочилась, и уже ничего с этим не сделаешь.

Даже просто целоваться с ней и прижиматься к ней так кайфово, что плевать на все вокруг: на оторванные головы, Егора в башке, шершавые подъездные стены, на то, что…

…пацан лет четырнадцати спускался бегом по лестнице, не дождавшись, видимо, лифт, и замер, когда увидел мой голый зад, спущенные до пола штаны и трусики с колготками Маринки на полу.

Щенок успел сделать пару снимков!

— Цыц! — рявкнул на него, закрывая собой пигалицу, спрятавшую лицо на моей груди. Пацан с улюлюканьем понесся дальше, заржал где-то на пару этажей ниже. — Ну все, мой голый зад теперь будет светить в интернете, — усмехнулся, поднимая за подбородок лицо Маринки. — Хорошо, что он видео не снял! — хохотнул, неохотно отпуская девчонку. — Сейчас еще дружков приведёт, — усмехнулся. Я бы привел в своем бурном детстве.

Маришка поспешно подхватила с пола свои трусики, поправила лифчик, пряча от меня свои охренительные сиськи, и собрала в кулак распахнутые половинки платья без единой пуговицы на застежке, явно испытывая жесткий кринж[1]. Только я не понял, из-за пацана или меня?

— Тебя это не беспокоит? — подняла на меня смущённый взгляд.

Из-за меня. О блядь! Я вылизал ее щелочку, а она смущается! Красивая моя!

— Меня беспокоит, что на это может наткнуться Алинка — она типа моя девушка, — ухмыльнулся, слегка затягивая шнурок на поясе джоггеров. — Не люблю женские истери…

Упустил момент, когда к моему лицу припечаталась пиздец какая хлесткая и болючая пощечина.

— Урод! Да чтоб ты… Да пошёл ты! — закричала на меня пигалица, со всей дури ударила снова и с размаху пихнула всем телом, как в стену с разбегу врезалась, откидывая меня со своей дороги неожиданно мощным напором, плюнула в лицо и побежала вниз по лестнице.

Уголок губы саднило, провел по нему пальцем и криво усмехнулся — вот и наша первая кровь, ни хера не кровь девственницы.