Рустам вернулся. Сердце учащенно стучит, пульс ускоряется, а ладошки становятся влажными. Я резко захлопываю книгу, делаю тише ночник и забираюсь в постель, притворяясь, что сплю. У меня нет желания с ним разговаривать. Да что там… у меня нет желания разговаривать даже с собой. Хочется забыться, стереть некоторые события из своей жизни как страшный сон. Я сломлена. Я — лишь оболочка от прежней Леры. И больше всего на свете мне не хочется, чтобы Тахиров видел меня такой.

Шаги становятся отчётливее, приближаются к нашей комнате. Слышится негромкий стук в дверь, который я, конечно же, игнорирую. Нам не о чем говорить. Кажется, что блядство в семействе Тахировых находится в крови.

После нескольких секунд молчания я думаю о том, что Тахиров должно быть ушел, но, дверь неожиданно приоткрывается, и Рустам заходит в нашу комнату. Я забываю, как дышать. Лежу и боюсь шелохнуться. Кажется, что только моё собственное сердцебиение выдает меня с потрохами — слишком громкое, частое и болезненное. Я сильнее зажмуриваю глаза и непроизвольно вдыхаю приятный запах его парфюма.

Тахиров подходит к детской кроватке, поправляет малышке одеяльце и несколько секунд подряд на неё смотрит. А я ненадолго приоткрываю глаза и подглядываю. Потом он плавно поворачивается в мою сторону, заставляя меня вновь притвориться спящей, находит у моих ног тонкий плед и заботливо прикрывает им моё тело.

Мне настолько тошно и гадко, что я не могу пошевелиться с места даже после того как он уходит из нашей комнаты. Я дезориентирована, запуталась, потерялась… Поэтому, когда мои веки наливаются свинцовой тяжестью я с радостью проваливаюсь в царство Морфея.

Я больше не знаю во что я верю. Кому верю, чему верю. Всё, чем я жила раньше сломалось и рассыпалось, словно песочный замок. Моя безоговорочная вера в Тимура и нашу любовь знатно пошатнулась. Вокруг стало столько лжи и обмана, что хочется спрятаться в защитную оболочку и уснуть там навсегда, но громкий жалобный крик дочери заставляет меня очнуться. Сейчас не время, я нужна ей. А пока я кому-то в этой жизни нужна — я буду жить вопреки всему.

Я прижимаю малютку к себе и протягиваю ей бутылочку со смесью. Надюшка пьет молоко жадно причмокивая и смотрит на меня своими темными глазёнками из-под длинных кукольных ресниц. Смотрит так душераздирающе, что всё, что раньше казалось отмерло внутри меня, вновь возрождается и восстает из пепла.

После приема пищи мы ещё немного играем, но спустя час дочка опять засыпает. А я, пользуясь моментом, достаю мобильный и набираю номер Иракли. Он берёт трубку сразу же, словно всё это время сидел у телефона и ждал, когда я позвоню.

— Здравствуй, это Лера…

Сейчас я понимаю, что поступила нехорошо по отношению к другу Тимура. Уехала, не перезвонила, не предупредила. А человек старался, пытался безвозмездно мне помочь.

— Привет. Думал, что ты совсем никогда не отзовёшься, — произносит он в трубку.

— Отозвалась, как видишь, — тяжело вздыхаю и падаю на мягкий матрас кровати. — Скажи, Иракли, твоё предложение ещё в силе?

Спрашиваю в надежде, потому что я задыхаюсь здесь — в этом просторном и пустом особняке Тахирова. Я устала быть благодарной Рустаму, устала быть от него зависимой. Я устроюсь на работу и обязательно возмещу ему все траты, пусть даже это затянется на долгие годы.

— Конечно, Лера, — отвечает Иракли. — Ты всегда можешь на меня положиться, потому что Тим был мне как брат.

А кем я была для Тима — теперь уже и не знаю. Любимой женой? После того, что я узнала — вряд ли. Сколько у него ещё было Маш, сколько ещё девушек он имел за время нашей с ним семейной жизни? Я же понимала, что здоровый полноценный мужчина не может так долго обходиться без секса. Поэтому предлагала Тимуру альтернативу, но он мягко намекал мне, что нам и без секса вместе хорошо.

В то время, когда у меня был живот размером с арбуз, а мой внешний вид оставлял желать лучшего, вокруг него вились симпатичные девушки в коротких соблазнительных платьях, и Тим явно возмещал отсутствие интима в семейной жизни с другими. Сполна. Становится так гадко, что я кривлюсь от омерзения и запрещаю себе думать об этом. Всю правду, какой бы горькой она не была, я всё равно больше никогда не узнаю, поэтому терзать и изводить себя не имеет никакого смысла.

— Мы могли бы встретиться? — спрашиваю у Иракли.

— Конечно. Диктуй адрес.

Я жду пока дочка проснется. Беру с собой только самые необходимые вещи, чтобы никаким образом не выдать то, что мы собираемся бежать. Сумка получается небольшой и компактной, как будто мы просто идем на прогулку, а не покидаем особняк Тахирова насовсем. Руки дрожат, предчувствие чего-то плохого и неприятного атакует меня с новой силой, особенно когда мы спускаемся на первый этаж и пересекаемся с Ольгой Семеновной. Няня смотрит на меня испуганно и… сочувствующе, но терять веру в лучшее я сейчас не могу.

— Лера, ты куда-то собралась?

— Да, мы с Надюшкой прогуляемся по территории посёлка, — вру не краснея.

— Ты можешь оставить девочку со мной, — мягко произносит няня.

— Нет, спасибо, Ольга Семеновна. Мы как-нибудь сами.

Она дает мне возможность выйти на улицу. Я ступаю по замерзшей дорожке и направляюсь в сторону ворот с дочкой на руках. Лицо невозмутимо, потому что этому я учусь у Рустама.

За углом нас уже ждёт такси, я заказала его накануне. Главное пройти мимо охраны и оказаться там, за бортом. Но моим планам не суждено сбыться. Миша и ещё один амбал преграждают нам дорогу и никак не желают выпускать нас с Надюшей на улицу.

— Указания начальства, — строго повторяет амбал раз за разом.

— Мы только прогуляемся по территории! — но них не действуют ни мои слёзы, ни уговоры, ни угрозы.

Ну не драться же мне с ними? Потерпев поражение, мне ничего не остается делать, как вернуться в дом, отменив встречу с Иракли. В моей груди полыхает настоящий пожар гнева и негодования. На каких основаниях мою дочь здесь держат насильно? Кто такой, в конце концов, этот Тахиров? Бог или вершитель судеб?

Ненависть к нему возвращается, несмотря на прошлые его заслуги. Я забываю обо всем хорошем, что он для нас сделал и негодую. Спас, да, спасибо ему за это. Но почему я не могу выйти с дочкой за территорию дома!? Почему он нарушает её права и свободу?

Я пытаюсь успокоиться, переключиться. Развлекаю дочку песнями, которые пою сквозь слёзы, играю погремушками и ласково целую в пухлые щёчки, ощущая, как с каждой секундой тайфун ненависти в моей груди становится больше и выше. Кое-как дождавшись пока дочка уснёт, я встаю у окна и жду приезда самого Рустама. Стою, сложив руки на груди и всматриваюсь в темноту.

Он появляется после десяти вечера — выходит из автомобиля, слушает доклад Михаила о моем неудавшемся побеге, изредка кивает и бросает взгляд на моё окно. Несмотря на то, что на улице царит полумрак, я вижу, как гневно сверкают его глаза. Но мои сверкают в ответ не меньше.