Представленная нами картина византийского искусства выглядит какой-то однобокой. Между тем, как показало рассмотрение истории Византии, а также образа жизни и мысли византийцев, религия играла там роль гораздо более существенную, чем в других средневековых странах. Так что именно в религиозной сфере обнаруживаются самые оригинальные и вдохновенные произведения византийского искусства, а потому утрата светских художественных работ далеко не означает потери лучших произведений. Притом изумительный сплав Востока и Запада, благодаря которому религиозное искусство приобрело свой неповторимый облик, в сфере светской культуры столь же яркого выражения не нашел.

Большая часть искусства светского имеет явный эллинистический оттенок. Так, серебряные сосуды, вплоть до VII века, украшены чисто классическим декором, на основании чего их можно было бы приписать дохристианской эпохе, если б не было на них контрольного штампа, клейма, которое ставили только в столице Византии после нанесения узора (фото 53). Эти узоры настолько классичны, что Мацулевич, автор первой публикации о серебряных сосудах Эрмитажа, пустил в обращение термин «византийский антик», чтобы описать его стиль. Нечто подобное мы видим и в скульптуре, даже если темы христианские. Этот стиль обычно называют сейчас неоаттическим.

Ранние изделия резьбы по слоновой кости не имеют столь же выраженного греческого оттенка и не всегда легко отличимы от римских. Огромные и многочисленные императорские диптихи, вроде находящегося в Лувре изображения Анастасия, известного как «Пластина Барберини» (фото 60), или резного изображения Ариадны во Флоренции, несомненно, сделаны в Константинополе. В них все великолепие и достоинство, которое мы связываем с византийским двором. Особенно интересна первая работа. Внизу на ней мы видим фигуры поклоняющихся: с одного бока – покоренных северных варваров, с другого – индийских послов. Пластины из резной слоновой кости, которую заказывали консулы, вступая в должность, не столь очевидно константинопольские. Если бы мы не знали имен этих консулов, ежегодно назначавшихся в Рим и Константинополь, нам не всегда было бы легко отличить работу западную от восточной. Скорее разница в них указывала на различие в характерах людей, которым они предназначались. Так, знак Флавия Анастасия от 517 года (ныне в Медальном кабинете Лувра) великолепен и помпезен, знак Магнуса от 518 года полон достоинства, а знак Юстиниана от 521 года (ныне в Милане) демонстрирует сдержанность, способную удовлетворить даже самого придирчивого современного критика, противника излишеств (фото 61–63).

Если изделия из серебра и резной слоновой кости свидетельствуют о прочной связи с классическим искусством, наследие Востока столь же явно прослеживается в других областях художества – ювелирной и текстильной. Феодора на чудесной мозаике в Сан Витале, Равенна, изображенная с короной, сделанной по сасанидскому образцу, а изобилие драгоценных украшений на императрице говорит о восточном вкусе к роскоши, да и костюм ее скорее персидский, чем римский (фото 41). Богатые ткани, из которых сшито ее одеяние, несомненно, вдохновлены Востоком. С этого периода рисунки тканей приобретают все более восточный характер и колорит. Прямо из Персии пришли птицы с львиными головами, пара птиц или зверей, разделенных стилизованной вазой или растущим деревом. Другие мотивы, например стрелок из лука, размещены точно так же, согласно восточной традиции. После IX века часто используется в декоративных целях куфическое письмо. Из-за восточного стиля узоров часто трудно определить, где были сотканы многие знаменитые шелка. На некоторых тканях имеются надписи по-гречески с именами императоров или утверждением, что они были сотканы в императорских мастерских Константинополя, но чаще такие приметы отсутствуют, и ничто ни в узоре, ни в сплетении нитей не позволяет отличить один источник их производства от другого. Большая часть этих изделий, близкая по стилю к константинопольской, изготовлялась в Сирии, даже после исламского завоевания. В XI веке важную роль играла в этом Греция. Ремесленные мастерские Сицилии XII века были сделаны по образу и подобию византийских, и там работали византийские мастера.

Большая часть нерелигиозных изделий представляла образцы высочайшего искусства, а изучение их помогает понять многое в жизни и вкусах византийского общества. Так, вся резная кость просто изумительна, независимо от эпохи и стиля. Серебряные блюда отличаются необычайно красивым рисунком и таким низким рельефом, что даже самые вычурные в высшей степени практичны. Все они исполнены с тонким вкусом, не то что римское серебро, которое не только абсолютно непригодно для использования в быту, но и очень некрасиво. Из одного этого можно заключить, что византийцы, кроме эстетической утонченности, обладали здравым смыслом и не страдали чрезмерной страстью к вульгарному украшательству. Рисунок и узор этих предметов свидетельствуют о внимании, уделявшемся классическому образованию, и тесной связи с традициями Востока.

Искусство великого среднего периода, с IX по XII столетие, представляет собой полный сплав этих влияний в сфере религиозной, где требования покровителей искусств были высоки и недвусмысленны. В эту эпоху становится легче отличать изделия столичные от провинциальных, и вещи, сделанные на Западе, от их византийских прототипов. Изысканный ларец Вероли из резной слоновой кости, ныне хранящийся в Музее Виктории и Альберта, должен быть явно отнесен к Константинополю, а схожий с ним из палаццо Венеция в Риме, по всей вероятности, сделан в другом месте (фото 68, 69). (Стржиговский даже предположил, что это изделие армянских мастеров.) Несколько необычен двенадцатигранный ларец в Сансе, несомненно западной работы в византийском стиле. Подобные примеры доказывают, как велико было повсеместное восхищение лучшими византийскими шедеврами, которые могли находиться где угодно благодаря свободному обмену творческими идеями в то время. Это затронуло Германию, Францию, Италию и даже Британию: во всех этих странах стремились подражать византийским работам и воспроизводить их. Другой такой же ларец светского рисунка имеет особое значение в свете этого вывода. Он находится в Труа (фото 70). Его венчают фигуры, видимо императорские, на боках изображены охотничьи сцены, напоминающие ранние мозаики пола, а на концах помещены птицы и вовсе китайского рисунка. Ларец византийский, но птицы явно вдохновлены рисунками или узором тканей с дальнего Востока, точно так же, как западные ларцы, ткани и ковчеги для мощей вдохновлены византийскими образцами. Наверное, это первый пример подражания Китаю в истории искусства.

Судя по всему, копирование византийских образцов началось еще очень рано. Разумеется, христианское искусство в целом, и в Византии и на Западе, многим было обязано своим предшественникам. Так что, когда мы видим сходные по виду изделия западных и византийских мастеров, нельзя отбрасывать мысль, что, возможно, они воспроизводят один и тот же источник. Это во многом относится к искусству Каролингов, вдохновленных раннехристианскими ремесленниками и художниками Рима. Но множество других, безусловно, обязаны своим великолепием Византии, как, например, памятная часовня Карла Великого в Аахене или росписи церкви Мюстере в Швейцарии. Гораздо больше примеров византийского влияния мы наблюдаем в искусстве периода Оттона, частично из-за того, что раннехристианских прототипов поубавилось и возросли контакты с Византией благодаря бракам, а также дипломатическому и торговому обмену. Эпоха династии Оттонов совпала в Византии с эпохой наивысшего расцвета религиозного искусства.