– Брось камчу! – крикнул воевода.

И действительно, стоило Мирону сбросить висевшую на запястье плеть, как жеребец сразу стих; он лишь гарцевал на месте, тяжело поводя взмыленными боками и роняя с губ желтую пену. Мирон ласково потрепал его за гриву, похлопал по шее. Жеребец фыркал, поводил ушами, принюхивался к рукам Мирона – знакомился. Но едва Эпчей протянул плеть, как конь снова взвился. Жеребец признал его на равных, но плеть посчитал за оскорбление.

– Смотри, Иван Данилович, никто камчу не любит, – расплылся в улыбке бег, – а воин твой молодец! Мои конюхи подступиться к жеребцу боялись: одного из них копытами до смерти зашиб. А твой справился!

– То не воин, – нахмурился воевода, – а посланник царя, самого Петра Алексеевича доверенное лицо.

– Да будет здрав многолетно Ах-Хан-оры[40]– склонил голову бег.

– Сильное войско на острог идет, – сказал Мирон. – За нас воевать будешь или здесь в ущелье отсидишься?

Эпчей не ответил, но выступившие на скулах красные пятна выдали: сильно разозлился бег. Но промолчал, стиснув зубы, лишь махнул рукой своим воинам. Те выстроились в одну линию, потянули из саадаков луки.

Бег блеснул зубами.

– Смотри, царев посланник! Мои матыры родились в седле и ни в чем не уступят калмакам. У нас с малолетства всех мальчиков купают в соленой воде, а тело растирают сметаной, чтобы выросли настоящими алыпами. От этого наши воины и холод, и жару легко переносят, и даже в самую сушь жажды не знают.

Он махнул рукой – и началось!

На этот раз не сражение, а самое настоящее чудо-зрелище. Позади юрт на большой поляне вспыхнул вдруг костер, да такой, что пламя рванулось в небо. Выскочили три диковинно одетых инородца в шапках с перьями на макушке и в жутко размалеванных масках. И принялись кружиться вокруг огня в неистовом танце, под рокот бубнов, в которые они исступленно били колотушками.

Развевались пестрые ленты.

Звенели нашитые на чудные одежды колокольцы и бубенцы.

Ухали бубны.

– Тэ-э-ир! – ревели танцующие.

– Тэ-э-ир! – вторили им зрители.

Эхо подхватывало рев толпы, множило и рассыпало, словно ледяной град, по скалам.

Ритм все учащался. У Мирона нервно подергивалась щека. Зашлось от тревоги сердце. Но тут бубны внезапно смолкли. Танцоры в беспамятстве повалились на землю подле костра. А на поляну вырвались конные лучники и вихрем понеслись по кругу. Крепкие невысокие всадники сидели в седлах как влитые, управляя конями только ногами. Когда-то старый конюх Аким рассказывал Мирону, что русских дружинников с малого возраста заставляли часами держать между коленями тяжелые камни, покрытые кожей быка. Это укрепляло ноги. А пошла эта наука от половцев, но, видно, кыргызы в ней тоже преуспели!

Тут воины все, как один, вскинули луки, потянули тетиву к уху. Стрелы полетели вперед с немыслимой быстротой: одна догоняла другую. Цель – желтый квадрат на воловьей шкуре – мигом ощетинилась доброй сотней стрел, а новые продолжали падать дождем, расщепляя древка долетевших раньше в лучину. При этом они жутко стонали и ныли в полете, отчего дрожь пробирала до костей, а волосы становились дыбом. Так воют стылой ночью голодные волчьи стаи, так голосят женщины по погибшим воинам…

А всадники, будто не зная усталости, показывали чудеса ловкости во владении луком: стреляли по цели и справа, и слева от шеи коня, назад с полуоборота и вскочив коленями на седло. Но стрелы неизбежно попадали в желтый квадрат.

Правда, одна из них взрыхлила песок у него под ногами. Мирон понял: умышленно. Очень уж выразительно покосился на гостей Эпчей-бег. Дескать, все в моей воле. Махну рукой, и ничего от новых друзей не останется. Но в этот раз не махнул. Состязания продолжались.

Козьма Демьяныч поднял стрелу и передал Мирону.

– Гляньте, – прошептал он, – самая убойная. Со смещенными лопастями. В полете вращается и непременно попадает в цель. Так что не промазала узкоглазая рать. Припугнули на всякий случай.

Мирон внимательно осмотрел стрелу. Хвостовая часть ее из орлиных перьев и украшена двумя яркими полосками красного и синего цвета. Железный, в три лопасти наконечник прикреплен к древку обмотками из тонких жильных ниток. Под ним – костяной свистунок с дырочками. Нехитрая штука, но жутким воем страху нагнала будь здоров!

– Орлиное перо у здешних народов пуще золота ценится, потому как не намокает, – снова пояснил Сытов. – Кыргызскую стрелу с мунгальскими да калмацками не спутаешь. Те чуть более аршина, а кыргызские на ладонь длиннее. Да и луки у кыргызов сильнее…

Голова не закончил объяснение. Другое зрелище привлекло их внимание. На смену лучникам выехали на поляну те самые всадники с тяжелыми копьями и мечами и выстроились в две длинные, друг против друга, и плотные, стремя в стремя, шеренги.

– Непременно копейный бой покажут, – покачал головой Сытов. – В этом кыргызы великие мастаки!

И впрямь конники начали разгон, пустив лошадей шагом, затем перешли на рысь и только за несколько десятков саженей бросили их в галоп. Низкий, протяжный рев сопровождал этот бросок. Словно огромный барс исторг рык – низкий, угрожающий, который растекся над степью, приводя в трепет все живое. Нет, не один барс, сотни барсов зарычали раскатисто. И вмиг притихла степь, как перед грозой, перед страшной бурей…

– Что это? – почему-то шепотом спросил Мирон.

– То оне горлом ревут, – совершенно спокойно ответил голова, – чтоб врага застращать. Когда лавой идут – жуть продирает, так вопят.

Но Мирон уже во все глаза смотрел, как атакуют друг друга копейщики. Одни – держа копье под мышкой, вытянув ноги и уперев их в стремена, другие, ухватив древко двумя руками и подняв его на уровень подбородка. В этом случае узда крепилась к поясу или к передней луке седла.

«У-э-э-эх! Э-эх!» – тяжело вздохнула и выдохнула степь. Это конники Эпчей-бега сошлись в ближнем бою. Пыль поднялась до небес, и в этом мутном месиве люди и кони сбились в один огромный живой клубок – воющий, рычащий, визжащий и улюлюкающий. Летели из-под копыт камни и клочья дерна, трещали то ли кости, то ли копья, хрипели кони и люди, звенели мечи и лязгали сабли…

– Кыргызы исстари на коне, с мечом да луком. Мы привыкли побеждать верхом, – приговаривал Эпчей с гордостью, наблюдая за схваткой своих воинов.

Воевода качал головой да поглядывал на Мирона: дескать, видал, на что способна дикая сила? У Мирона же захватывало дух от увиденного.

Затем пришел черед конных скачек, потом сошлись борцы, которые принялись кидать друг друга на траву и бросать на дальность тяжелые камни.

Воевода хмыкал озадаченно, хмыкал, затем взял да и махнул сотнику:

– А ну, Петро, покажь выучку!

Казаки тоже скакали на лошадях и, бросив шапки вверх, попадали в них из самопалов и кремневых пистолетов. А затем пришел черед луков. И здесь казаки ни в чем не уступили хозяевам, а в меткости даже превзошли кыргызов. Поставив посреди поляны шест, они промчались мимо него во всю прыть, выпустили по несколько стрел, и ни одна не прошла мимо цели, хотя шест был в два пальца толщиной да вдобавок раскачивался из стороны в сторону от ветра.