Но тут как раз отсутствовали ноу-хау, технологии и опыт, и здесь западные партнеры могли бы помочь. Поиск и разработка наиболее перспективных пластовых зон – дело, требующее терпения, компетенций, данных и применения метода проб и ошибок. Российский инженер из Сибири описывает это так: «Нам нужно находить ключи постепенно, шаг за шагом». Поэтому российские компании искали западных партнеров и поставщиков технологий.

Но с введением новых санкций западные компании были вынуждены выйти из игры. Как отметил тот же российский инженер, западные компании «так боялись притронуться к Баженовскому месторождению, будто оно было охвачено пламенем»[93].

Поэтому российские компании расширяли свои возможности самостоятельно, собственными силами. В конце концов, они смогут заменить оборудованием российского производства то, что не могут купить на Западе. Государственный секретарь Джордж Шульц сказал во время конфликта вокруг советского газа, что санкции могут быть истощаемыми активами. Конечно, санкции, вероятно, замедлили разработку Баженовского месторождения лет на пять или даже больше. Но в эпоху избыточных поставок и возможностей добычи нефти в России традиционными способами с российской точки зрения такая задержка не является критически важной.

Санкции, введенные США и ЕС, а также другими странами, включая Японию и Норвегию, были наложены на Россию во время существования высоких цен на нефть и расчета на сохранение «тесного рынка»[94]. Но в конце 2014 г. цены на нефть рухнули, что нанесло новый удар по российской экономике и государственному бюджету, столь сильно зависящему от нефти. Казалось, что глубокий кризис неминуем. Действительно, первый удар был очень силен – отмечались резкий отток капиталов, резкое уменьшение иностранных и внутренних инвестиций, потеря доступа к иностранным рынкам капиталов, падение потребительских расходов и сокращение ВВП.

Но шок был смягчен благодаря политике российского Центрального банка. Он закрыл обанкротившиеся банки, включая принадлежавшие влиятельным фигурам, и ввел плавающий курс рубля. Российская валюта потеряла более половины своей стоимости по отношению к доллару. Но такая гибкость помогла стабилизировать экономику. Расходы российского бюджета рассчитываются преимущественно в рублях. Таким образом, падение на 50 % долларовых доходов от нефти будет, грубо говоря, по-прежнему конвертироваться в ту же сумму рублей, что и до обвала.

Девальвация дала мощный толчок развитию российской нефтяной отрасли. Плату за экспортируемую нефть она получала в долларах, но большую часть расходов на рабочую силу и оборудование несла в девальвированных рублях, поэтому обвал цен на нефть очень слабо повлиял на ее работу в самой России. В период с 2014 по 2016 г. объем добычи нефти в России действительно вырос.

Импортные товары стали для российских потребителей значительно дороже, потому что они платили за них в девальвированных рублях. По этой причине объем продаж таких товаров значительно сократился. В то же время благодаря падению рубля товары, произведенные в России (как промышленные, так и продукция сельского хозяйства), стали более конкурентоспособными не только на внутреннем рынке, но и за границей. Россия стала крупнейшим экспортером пшеницы в мире.

Но угроза для других отраслей экономики была намного сильнее. Закрытие международных финансовых рынков поставило российские кредитно-финансовые институты и компании, занимавшие деньги в долларах или евро, в шаткое положение, когда они не могли выполнять свои долговые обязательства. Кремль не остался в стороне, предложив антикризисную программу, которая предусматривала предоставление субсидий и финансирования. Для этого он использовал средства из фондов национального благосостояния.

Эти фонды создавались в течение нескольких лет Алексеем Кудриным, который был министром финансов с 2000 по 2011 г. На него произвел неизгладимое впечатление кризис 1998 г., когда российская экономика перешла в состояние свободного падения и государство осталось без денег. Многие годы Кудрина критиковали за помещение части огромных нефтяных доходов России в фонды национального благосостояния и выплату внешнего долга вместо того, чтобы сразу потратить эти деньги. Однако только сейчас стало понятно, насколько мудрым было решение о создании фондов на черный день и выплате долгов. Один посетитель сказал Кудрину, что люди, должно быть, благодарны ему за его дальновидность и настойчивость. Кудрин лишь слегка улыбнулся. «Недостаточно», – сказал он. Его по-прежнему резко критикуют[95].

И вот, когда все это сложилось воедино, российская экономика оказалась более устойчивой к санкциям и краху цен на нефть, чем ожидалось. В 2017 г. экономика перешла к медленному росту, а в 2019 г. выросла на 1,9 %. Однако кризис снова продемонстрировал риск такой сильной зависимости от экспорта нефти. Надежды на экономическую реформу были разрушены, с одной стороны, из-за груза тяжелых санкций и отключения от мировой экономики, а частично из-за конъюнктурных интересов отдельных людей внутри страны, которым эта реформа могла помешать. Новая изоляция сделала компании более зависимыми от государства и расширила роль последнего в национальной экономике.

Надежды на возобновление экономического роста теперь в основном связаны с серией национальных проектов в самых разных отраслях. Это программы, предусматривающие значительное государственное финансирование. Экономика России возвращается к государственному контролю. Реформы опять должны подождать[96].

В конце 2015 г., спустя четыре года после запуска газопровода «Северный поток – 1», начались изыскания для прокладки второго трубопровода по дну Балтийского моря из России в Германию (рис. 14.1). Громкие возражения против строительства «Северного потока – 2», как его назвали, раздавались из разных частей Европы, в первую очередь из Польши и государств Балтии. Сам Евросоюз также был против. Дональд Туск, председатель Европейского Совета и бывший премьер-министр Польши, уже предупреждал: «Избыточная зависимость от российских энергоносителей ослабляет Европу». Марош Шефчович, вице-председатель Европейского Совета, назвал «Северный поток – 2» одним из первых в списке «гибридных угроз».

Однако другие европейцы, включая канцлера Германии Ангелу Меркель, видели «Северный поток – 2» по-другому. Это коммерческий проект, говорила Меркель, и он касается только компаний, в нем участвующих, – Газпрома и европейских компаний, его партнеров. В марте 2017 г. в логистический хаб в Германии прибыла первая труба. Но сторонники строительства «Северного потока – 2» не приняли во внимание события, разворачивающиеся в Вашингтоне[97].