Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В моей программе заложены алгоритмы, необходимые для понимания человеческих эмоций. Поэтому я не тупая и понимаю ваши чувства, но не смогу вам помочь. Попробуйте написать новую песню.
— Новую песню? В стилистике Великого Композитора?
— Почему нет?
— Но это невозможно слушать! Неужели вы не понимаете этого? В вас же заложены такие замечательные алгоритмы!
— Для людей, которым не нравится творчество Великого Композитора, создана социальная сеть некоммерческой музыки «МузЗона». Вы имеете полное право потреблять культурный контент, созданный живыми людьми, из неё. Мы живём в абсолютно свободном обществе.
— Я прошу перестать удалять мои песни! — Максим взял сигарету с зарядного устройства и нервно затянулся. — Неужели это так сложно!
— Максим, напишите новую песню. Вы очень талантливый человек. Песня «Падая в пропасть» имела вероятность попадания в тренды не менее 98,75 % и не более 99,64 %, «Парящий орёл» — не менее 99,12 % и не более 99,99 %, «Я смотрю в твои глаза» — не менее…
— Да вы их все удалили! Вы уже три года удаляете почти все мои песни! Удаляете без возможности восстановления! А я ими живу, чёрт возьми!
— Максим, напишите песню, которая не будет расценена как призыв к суициду, бытовому и сексуальному насилию, к войне…
— Да пробовал я! Пробовал! Где эта песня? — Максим подался к экрану и, передразнивая голос собеседницы, продолжил: — Вероятность попадания в тренды не более ноля целых пяти сотых процента. Двенадцать прослушиваний. Двенадцать долбанных прослушиваний. Спасибо родным и друзьям!
— Попробуйте написать новую песню, Максим! Я уверена, что рано или поздно у вас всё получится.
— Да идите вы все!
Максим со злостью выключил сеанс связи и начал в раздражении ходить из угла в угол своей студии, периодически затягиваясь сигаретой, но она быстро разрядилась. Максим чертыхнулся, кинул источник никотина на зарядник и вышел на балкон. Небольшой ветерок обдал его зимним морозцем. Максим посмотрел на серую стену панельного дома напротив, потом вниз на пустой двор, по которому дефилировал автоматический снегоуборщик.
— Высшей ценностью в нашем обществе является жизнь! — пробормотал он со злостью. — А разве это жизнь? Это же биологическое существование, а не жизнь.
Используя стоявший рядом табурет, он резво забрался на балконные перила и замер, словно акробат балансируя на них. Какое-то время заворожённо смотрел вниз, а затем набрал полные лёгкие воздуха и, приготовившись к шагу вперёд, запел приятным баритоном:
Позабыв свою робость,
Погиб, не умирая.
Снова падая в пропасть,
Ничего не теряю.
ПЬЯНАЯ
Внимание троих ожидавших зимним утром 742-й автобус привлекла приближающаяся неровной походкой молодая девушка в ярко-красном пуховике и белой вязанной шапочке.
Старуха в чёрном пальто и пуховом платке брезгливо поджала губы. Молодой армянин в спецовке уборщика устремил в сторону девушки хищный взгляд карих глаз. Полный лысоватый мужчина в длинном драповом пальто повернулся к ней всем грузным телом и даже поправил очки на носу.
Не дойдя до остановки пятнадцать метров, девушка остановилась и согнулась, держась за живот. Её начало тошнить.
— Такая молодая, а уже пьянь! — сказала старуха. — Я каждое утро их вижу, когда из дома выхожу. Сидят у подъезда ночь напролёт, пьют и гадят. И милицию уже вызывала! И в управу жаловалась! А им хоть бы что!
— Да… У нас в Армении девушки не такие, — с акцентом протянул армянин и поцокал языком. — У нас девушки так себя не ведут.
— Как преподаватель, могу сказать, — присоединился к разговору мужчина, — с каждым годом молодёжь всё хуже. Глупость, невоспитанность, развращённость. Вот на прошлой неделе поймал двоих на задней парте. Пиво пили во время лекции!
Девушка наконец выпрямилась, тем же неровным шагом подошла к остановке и села рядом со старухой.
— Не надо тут садиться, — возмутилась бабка и брезгливо отодвинулась. — Домой бы лучше шла или к хахалю. А тут заснешь и замёрзнешь. А ему, — она указала на армянина, — убирай здесь после тебя.
— Я не пьяная, — прошептала девушка. — Я беременная. Мне плохо.
После этих слов выражение лица армянина изменилось. Он подскочил к скамейке и, не осознавая бессмысленность такой помощи, стал придерживать девушку за локоть, опасаясь, что она упадёт.
— Слушай, человек! — позвал он полного мужчину. — Вызови доктора. Девушке же плохо. Говорит же: не пьяная, а беременная.
Мужчина суетливо порылся в карманах, достал мобильный телефон и стал набирать службу спасения.
— Мне нельзя в больницу. Мне на работу надо. Меня уволить могут. Я посижу чуть, подожду автобус и поеду, — девушка попыталась встать.
— Нельзя тебе на работу, — сказал мужчина. — Ещё ребёнка потеряешь. Всю жизнь жалеть будешь.
Тут подошёл 742-й. Старуха грузно поднялась и, единственная из всех ожидавших, потащилась к входной двери. Уже занеся ногу на первую ступеньку, она обернулась и сказала:
— Дома надо сидеть, когда плохо.
ПОДАЯНИЕ
Лет пять назад я гостил у одного своего московского друга, который жил на окраине города в районе, названия которого я уже и не припомню. Что-то на «Б». На ноябрьские праздники у него на квартире собралась компания из пяти-шести его московских друзей. Спиртное лилось рекой, и поэтому неудивительно, что в какой-то момент его не хватило. Сходить за добавкой вызвались я и один из гостей.
Мы вышли с ним на небольшую улицу, с одной стороны которой были пруды-отстойники, а с другой — череда однотипных панельных домов. Температура уже опустилась ниже нуля, но снег ещё не выпал. Улица была пустынна и плохо освещена. Чернота асфальта, воды прудов, стволов голых деревьев, очищенной от листвы земли создавали ощущение безжизненности и какой-то безысходности.
Дул встречный холодный ветер. Андрей, так звали моего компаньона, был одет в легкую осеннюю куртку и явно мёрз. Я же прятался в свой пуховик и чувствовал себя немного лучше. Мы о чём-то болтали и быстрым шагом продвигались в сторону магазина.
Когда проходили мимо изрисованной граффити автобусной остановки, из её тени вынырнул небольшой мужичок, похожий на бомжа и, очевидно, сильно пьющий.
— Братки, «сторублями» не выручите? — спросил он хрипловатым тенорком.
— Нет, — буркнул я и уже собирался продолжить путь, но Андрей остановился, порылся в карманах, извлёк мятую сторублёвку и отдал мужику. Тот рассыпался в каких-то нелепых и даже неприятных мне благодарностях.
— Зачем подал? — спросил я после минуты молчаливой ходьбы. — Всё равно же пропьёт.
— Когда просят, надо давать, — ответил Андрей. — Никогда не знаешь, куда занесёт судьба. Может, когда-нибудь и сам окажешься на его месте.
Я поёжился в ответ и ничего не сказал. Благо мы уже заходили в магазин.
И вот вчера мой московский друг позвонил поздравить меня
