Фляжка вернулась на свое место, полотенце улетело на пол, Феликс широко распахнул окно, сгреб с подоконника снег и с фырканьем растер им лицо и грудь. По комнате бритвой полоснул ледяной ветер, и окно было сию же секунду захлопнуто, а Феликс, приплясывая на месте, облачился в домашний пиджак со стегаными обшлагами, слегка лоснящиеся, но крепкие брюки и поношенные тапочки. Он сполоснул ванну, развесил полотенце на змееобразном сушителе (Йозеф, по счастью, с уважением относился к любой идее бургомистра, в том числе — и к отоплению паром), поправил покрывало на кровати, старательно, но быстро причесался, с неудовольствием отметив, что какое-то число волос все же осталось на расческе, сунул руки в карманы пиджака и снова поглядел в зеркало. На этот раз результат оказался более благопристойным: не денди, нет, дворянского лоска и высокомерия не доставало для такой оценки, но по крайней мере, и не престарелый пропойца, а очень даже представительный мужчина…

В таком виде не стыдно было выйти к обеду, что он и сделал, повстречав в столовой первого незваного гостя за этот вечер.

После долгих лет дружбы Феликс пришел к выводу, что более чем пренебрежительное отношение Бальтазара к таким светским условностям, как приглашение в гости или этикет поведения в чужом доме, является прямым продолжением юношеского протеста против донельзя регламентированного мира испанской знати. Даже такую мелкую формальность, как ожидание в прихожей, пока о его появлении доложат хозяевам, Бальтазар считал оскорблением своего достоинства, и поэтому Освальд был заранее проинструктирован впускать развязного испанца без лишних церемоний. Подобные привилегии Бальтазар воспринимал как должное, и сходу начинал чувствовать себя как дома: требовал вина, приставал к Тельме, подсмеивался над Йозефом и при помощи лексикона уличных чистильщиков обуви вгонял в краску Ильзу, которая терпеть его не могла с первой же их встречи, когда ее мечты свести знакомство с настоящим аристократом разбились вдребезги об откровенно плебейские манеры драконоубийцы.

Единственным, что как-то компенсировало фамильярность идальго по части неожиданных визитов, было то, что он никогда не приходил в чужой дом без подарка. Поэтому штопор и два стакана с толстым дном в руках Освальда, направляющегося из кухни в столовую, выглядели вполне закономерно. А вот толедский палаш, небрежно засунутый в подставку для зонтиков, поверг Феликса в глубочайшее недоумение.

— С каких это пор ты… — начал было он, намереваясь решить вопрос без обиняков, и тут же отказался от своего намерения из-за Агнешки. Она сидела на коленях у Бальтазара и увлеченно рассматривала огромный манускрипт.

— Привет! — дружелюбно сказал Бальтазар, отрываясь от пояснений Агнешке.

— Виделись уже… — пожал плечами Феликс.

— Ой, деда, смотри, что мне подарил дядя Бальтазар!

Феликс посмотрел. На пожелтевшем пергаменте среди убористых строчек угловатых готических букв была всего одна иллюстрация: на золотой финифти синий дракон обвивался вокруг розового слона.

— Абердинский бестиарий?

— Он самый, — подтвердил Бальтазар.

«Англия, раннее средневековье, сохранилось всего шесть экземпляров… — машинально вспомнил Феликс. — Нечего сказать, подходящий подарок для маленькой девочки!»

— А почему дракон здесь похож на змею? — спросила Агнешка.

— Потому что это не дракон, — ответил Бальтазар, — а виверн.

— А какая разница?

— У виверна всего две лапы, а у дракона — четыре!

— А если лап вообще нет, а есть только крылья?

— Тогда это линдворн. Или амфиптер, кому как больше нравится.

— Ты зачем приволок свою игрушку? — все-таки спросил Феликс, которому не давал покоя палаш в стойке для зонтов.

— На, полюбуйся! — Бальтазар вытащил из-за манжета свернутую треугольником записку и протянул ее Феликсу таким жестом, будто она все объясняла.

— А если крыльев нет, зато голов много? — допытывалась Агнешка.

— Тогда это гидра…

Написанное быстрым и небрежным почерком послание гласило: «Папа! Отпусти прислугу и подожди меня у Феликса! Дома не оставайся! Это очень важно!!! Себастьян». Обилие восклицательных знаков, торопливо скачущие буквы и трижды подчеркнутая просьба не оставаться дома говорили не только о спешке, в которой это было написано, но и о душевном смятении, овладевавшем автором записки. Феликс даже не представлял себе, что могло так вывести из равновесия Себастьяна — если, конечно, не считать споров о природе Зла…

— И что сие означает? — спросил Феликс.

— Понятия не имею, — ответил Бальтазар. — Это было под дверным молотком. Забавно, правда: мой сын назначает мне свидание у тебя в гостях и вдобавок требует — не просит, а требует! — чтобы я не ночевал дома! Я сначала подумал, что он решил устроить пьянку и пригласить всех друзей, а престарелого отца сплавить куда подальше, но чтобы так в наглую?!

— А что, Себастьян тоже придет? — затаила дыхание Агнешка.

— Ну, раз написал, то обязательно придет. Попробует он у меня не прийти! Шутник выискался, записки он мне будет писать… «Отпусти прислугу!»

— Деда, а можно я его подожду?

— А уроки ты сделала?

— Сделала! — гордо кивнула Агнешка. — Могу показать!

— Покажи, — согласился Феликс, и когда девочка, промычав себе под нос что-то о старых занудах, оставила героев наедине, сказал: — Странно все это. И чем дальше, тем страньше… Так зачем тебе меч?

— На всякий случай. Ты же меня знаешь!

— Я-то тебя знаю, — задумчиво сказал Феликс. — А вот что подумает Ильза?

— Чихать я хотел на то, что подумает Ильза! — в сердцах бросил Бальтазар. — И вообще, я тебя не узнаю! Почему два друга не могут посидеть по-стариковски, вспомнить былые деньки и побряцать железом без оглядки на то, что подумает Ильза?!

— Посидеть по-стариковски, говоришь… — Феликс скептически посмотрел на выстроенные в боевом порядке стаканы, штопор и завернутый в бумагу сосуд знакомой формы. Надежды скоротать спокойный вечерок у камина таяли, как дым. От предчувствий заранее заныла печень.

— Не криви так морду, я вовсе не собираюсь напиваться и ломать мебель!

Вернулась Агнешка и, задрав нос, вручила дедушке пять тетрадок; одновременно в столовую заглянула Тельма и, без удержу кокетничая, уточнила, будет ли обедать сеньор Бальтазар. Тот двусмысленно облизнулся и заявил, что очень голоден; Феликс украдкой показал ему кулак. Ильза к обеду не вышла, сославшись на недомогание, Йозеф, как обычно, задержался на работе, Агнешка отобедала по возвращении из гимназии, и потому жаркое с трюфелями Феликс и Бальтазар дегустировали вдвоем, не забывая отдавать должное бутылочке хереса, пока Агнешка листала бестиарий, то и дело встревая с вопросами об очередных магических тварях.

После обеда, когда часы в прихожей пробили половину шестого, оба героя предались своим любимым занятиям: Феликс стал растапливать камин, а Бальтазар приступил к хирургической операции по вскрытию бутылки. Естественно, на то, чтобы наколоть щепок для растопки и развести огонь, потребовалось больше времени, чем на выдергивание пробки, и Бальтазар недовольно заворчал: