— А почему — до недавних пор? Что изменилось?

— Кто знает?! — развел руками Огюстен и задумчиво предположил: — Может быть, люди просто разучились мечтать…

— Складно врет, — вполголоса сказал Бальтазар, и Феликс вздрогнул от неожиданности. Шумный и громогласный испанец при желании мог двигаться беззвучно, как кошка. Или кот, что было точнее. Он уже успел раздеться до пояса и окатить себя ледяной водой из бадьи, и теперь, собрав длинные волосы в узел на затылке, растирал шею полотенцем. — Заслушаться можно!

— Да уж… — Феликс одобрительно поцокал языком. — Какой талант!

Манера Огюстена говорить уверенно и напористо о вещах, в которых он разбирался более чем умозрительно, завораживала. Было что-то гипнотическое в том, как безапелляционно он излагал свои шаткие домыслы, одним только тоном голоса превращая их в твердые и неопровержимые факты. Пропадала даже охота их опровергать или вступать в спор. Тем более, если раньше и существовала гипотетическая возможность того, что некий маг поставит теоретика на место, то теперь у Огюстена были развязаны руки.

— …Ну что значит «черная и белая магия»?! — горячился он, отвечая на чей-то вопрос. — Как может топор быть черным или белым в зависимости от того, дрова им колют или черепа невинных младенцев? Топор всегда топор!..

— Да-а, — протянул Бальтазар, наматывая полотенце на кулак. — Редкое трепло. Не задурил бы он пацанам голову, философ доморощенный… — Он привстал на цыпочки и посмотрел поверх голов. — Ба! И Патрик здесь?

Мимо них прошмыгнули трое измочаленных фехтовальщиков, чтобы присоединиться к остальным студентам. Бальтазар проводил их добродушным хмыканьем и подкрутил ус:

— И чего они липнут к этому пустослову, как мухи на дерьмо? На моих-то лекциях явка поменьше будет… Кстати, ты того мальчонку часом не тренировал? — Он указал на одного из своих экс-оппонентов.

— Андреаса? — уточнил Феликс, всмотревшись повнимательнее. — Было дело. Летом еще… Я дал ему всего пару уроков.

— То-то я смотрю, манера знакомая…

— Между прочим, я только что виделся с его папашей, — сообщил Феликс и вкратце пересказал услышанное от Сигизмунда. Вопреки ожиданиям, Бальтазар отреагировал довольно-таки вяло: излишки агрессивности он выплеснул во время учебного боя, и наглость префекта и цеховика его скорее позабавила.

— Добровольной дружины, значит… — ухмыльнулся в усы Бальтазар. — Эх, жалко меня там не было!

— Кто там все время бубнит в заднем ряду?! — вознегодовал Огюстен. — Эй, там, в коридоре, потрудитесь соблюдать тишину!

Бальтазар от удовольствия разве что не замурлыкал.

— Ты зачем меня искал? — спросил он нарочито громким шепотом.

— Сигизмунд велел тебе передать, что — цитирую — «книги в библиотеку надо возвращать вовремя!»

— Потерпит! — отрубил Бальтазар. — Я в «Калевале» интересный пассаж раскопал: про то, как маг Лемни… Лемкин… Лем-мин-кяй-нен, — по слогам выговорил он, — замочил дракона. Представляешь? Маг убил дракона! И непростого, а стоглазого и тысячеязыкого, я о таких вообще не слышал!

— По-моему, ты напрасно так буквально трактуешь древние эпосы. Там аллегория на метафоре сидит и гиперболой погоняет…

— Ох и нахватался ты умных слов, я погляжу! — нахмурился Бальтазар. — А врать так и не научился: никогда не поверю, что ты меня искал, а потом дожидался из-за такого пустяка!

Феликс помедлил в задумчивости. Присутствие Патрика спутало ему все карты: обеспокоенный судьбой сына Бальтазар мог запросто сгрести племянника в охапку и вытрясти из него всю правду, а Феликсу меньше всего на свете хотелось выглядеть фискалом в глазах Патрика. Но отступать было некуда, а врать он действительно никогда не умел.

— Ты Себастьяна когда видел в последний раз?

— Себастьяна? — растерялся Бальтазар. — Давно. Я и не помню уже… И на лекциях что-то он не появляется.

— Вот-вот. Я Патрика спрашивал, говорит — болеет он…

— Болеет? — помрачнел Бальтазар. — Чертов дурень! Я же ему объяснял все! Болеет! А впрочем, — добавил он легкомысленно, — я в его в возрасте тоже часто болел. Тут главное — не запускать, и все будет в порядке.

— Не понял… Чем это ты болел?

— Известно чем — насморком. Парижским чаще всего. Лишь бы этот олух гусарский не подхватил!

«Тьфу ты! — подумал Феликс и покрутил в голове этот вариант. — Да, пожалуй, это все объясняет. И нечего было так пугаться…»

— Некромантия, — долдонил, как заведенный, Огюстен, — к вашему сведению, есть искусство гадания — то бишь предсказания будущего и вызова духов умерших путем столоверчения. Проще говоря, обычное шарлатанство! Оживление покойников следовало бы называть некроанимацией…

— Сейчас будет самое интересное! — сказал Бальтазар.

— Да заткнетесь вы там или нет?! — сорвался Огюстен и студенты, в темноте да по недосмотру, попытались одернуть своих преподавателей.

— Я, наверное, пойду… — сказал Феликс. — Ты со мной?

— Не, я хочу послушать! Моя любимая часть!

— Ну, валяй… — хлопнул друга по плечу Феликс. Вслед ему доносился уверенный голос Огюстена:

— И как можно называть «черной» магию, в основе которой лежит самая светлая, самая чистая и прекрасная мечта — мечта о вечной жизни? Конечно, существование зомби и вампиров назвать жизнью можно только с большой натяжкой, но по сути своей некромантия преследует самые благие цели…

В то время как Феликс блуждал, точно призрак, по коридорам Школы, снаружи по-зимнему стремительно угасал день. Вечерело; заходящее солнце окрасило сугробы в блекло-розовый цвет, и отпустивший было мороз снова взялся за свое. Косые закатные лучи тускнели в сероватом воздухе, а тот потрескивал и гудел под тугими ударами порывистого ветра. Погода словно еще колебалась: набросить ли на Город кружевное покрывало льдистой неподвижности или хлестнуть наотмашь пургой и метелью?

Ну, а пока силы стихии выбирали очередную кару для осатанелых от выходок зимы горожан, студенты Школы героев устроили практикум по освоению метательного оружия, отрабатывая приемы защиты и нападения на замок мага. В роли замка выступала сама Школа, обороняющиеся занимали позиции у парадного крыльца, атакующие старались прорваться через улицу, а павшие в бою жались к забору городского парка и выполняли роль арбитров.

Рассыпчатый снег лепился плохо, и за каждым брошенным снежком развевался шлейф мелкой и колючей пыли, вследствие чего над проезжей частью улицы постоянно кружилась белая взвесь. Феликс, объявив временный мораторий на ведение боевых действий, переждал, пока снег осядет и степенно пересек улицу, направляясь к остановке омнибуса. Степенность обошлась ему в два попадания снежком между лопаток, и для восстановления авторитета пришлось снять перчатки и тремя точными бросками отправить к парковой ограде тех, кому было невтерпеж возобновить осаду. Студенты взвыли от восторга и ответили ураганным шквалом снежков, и тогда на степенность пришлось наплевать, вприпрыжку улепетывая от вконец распоясавшихся юнцов. Покинув радиус прицельного метания, Феликс погрозил им кулаком, отряхнулся и быстро зашагал к остановке.