– Ничего не изменилось, – сказала она. – Совсем ничего. Через месяц я выйду замуж. Я люблю его.

Глаза его улыбались, но как-то печально.

– Вы не говорили этого, когда мы беседовали в последний раз. Так значит, вы любите его? Это правда? Мои чувства к вам, то, что я испытываю с момента нашей встречи, – все это нисколько вами не разделено?

Дженнифер прикусила губу.

– Вы не должны этого говорить. Прошу вас. Вы сказали, что мы почти друзья, и все же пытаетесь меня расстроить. Вы пытаетесь посеять во мне сомнения, тогда как во мне их нет. Вы пытаетесь заставить меня признать, что я…

– Нет, – нежно проговорил он. – Нет, если это вас расстраивает. Нет, если это обижает вас, любовь моя.

Откуда эта ноющая тоска? Это незнакомое, беспокойное чувство и ощущение томительного ожидания чего-то, возникающее, как ни странно, не в груди, где расположено сердце, а где-то внизу живота? Дженнифер на мгновение закрыла глаза. Но музыка затихала. К счастью, этот казавшийся бесконечным танец подходил к концу.

К счастью.

Любовь моя. Любовь моя.

Он поклонился и поцеловал ей руку, подводя к краю танцевального пространства. С левого фланга к ней подступала тетя Агата, с правого – графиня Рашфорд.

Тетя Агата поджимала губы, одновременно пытаясь улыбаться. Лайонел еще не успел вернуться с Самантой. Графиня с улыбкой взяла Дженнифер под руку.

– Здесь так жарко, дорогая, – сказала она. – Пойдем погуляем со мной по террасе. Пусть люди посмотрят на нас, как мы улыбаемся друг другу и мило беседуем. Иногда такие вещи случаются, я знаю, и юная девушка, как правило, тут совсем не виновата. Улыбайся, дорогуша. Нам надо многое уладить сейчас.

Дженнифер тем не менее в полной мере ощутила на собственной коже, что рука графини весьма напряжена. И еще Дженнифер заметила, что ее улыбчивая будущая свекровь в бешенстве, тогда как со стороны никто бы не подумал, что это так.

Дженнифер улыбалась и видела, что взгляды гостей направлены на нее. Всех гостей. И это не было преувеличением.

– Немного прохлады не помешает, – любезно, но не без усилий, сказала Дженнифер.

Любовь моя. Любовь моя.

Слова эти гулким эхом отдавались у нее в голове.

* * *

– Ну, моя воздушная фея, – говорил он, и его голубые глаза смеялись сквозь прорези золотой маски, – вы умеете выполнять желания?

Саманта посмотрела на него с некоторой настороженностью. Какой бы веселой и беззаботной ни казалась она со стороны, как бы кокетливо ни болтала с несколькими воздыхателями сразу, она всегда чувствовала его присутствие. Это потому, что она любила Лайонела. Она видела, как он отсылает свою мать и тетю Агату в обеденный зал, и слышала, что он им говорит. Она понимала, что все это он устроил для того, чтобы пригласить ее на танец. Но для этого вовсе не надо было избавляться от дам. Лайонел и раньше танцевал с ней, и в этом не было ничего предосудительного. Но теперь, когда тети не было в зале, Дженнифер осталась одна. Правда, ненадолго. Уже в следующее мгновение она танцевала с графом Торнхиллом. Неужели Лайонел не увидел опасности? Разве не в его обязанность входило защитить Дженнифер от этого человека?

– Дженни танцует с графом Торнхиллом, – сказала Саманта. – Она не решилась ему отказать, боясь показаться невежливой.

– Ну разумеется, – бросив взгляд через плечо, согласился Лайонел.

В его голосе не было ни удивления, ни раздражения. Можно было подумать, что все развивалось по его плану. Но такое предположение противоречило здравому смыслу. Он предупредил Дженни о том, чтобы она держалась подальше от Торнхилла, и заставил ее пообещать, что она больше никогда с ним не заговорит.

– Вы, должно быть, дождаться не можете послезавтра, – бодрым тоном сказала Саманта.

– Вы так считаете?

Он смотрел на нее и улыбался так, как положено улыбаться даме, с которой танцуешь. И вальсировал он, удерживая свою партнершу на почтительном расстоянии. Никто, глядя на них со стороны, не смог бы заметить особого блеска в его глазах, того самого, что был в них, когда они вместе катались в лодке.

– Не надо, – сказала Саманта. – Не смотрите на меня так.

– Как я могу не смотреть на вас? И все же простите, если я вас расстроил.

Саманта была на седьмом небе. Она влюбилась в него, сама того не желая, но чувство ее было глубоким и сильным. И он, казалось, разделял ее чувство. И все было бы хорошо, если бы… Если бы он не сделал предложение Дженни и не получил согласие. Возможно, это предложение было ему навязано, но так или иначе, он его сделал и теперь, как честный человек, обязан был его выполнить. Он поступал дурно, глядя на нее сейчас вот такими глазами. Он не имел права говорить с ней так, как он говорил. Лайонел поступал плохо как по отношению к Дженнифер, так и по отношению к ней, Саманте.

За последние две недели она узнала Лайонела с неожиданной стороны. Она поняла, что как человек он не заслуживал доброго слова. Он был слабым и бесчестным. Она была обескуражена и задета своим открытием, но как бы ни было больно осознавать, что ее выбор пал на человека далеко не порядочного, она его любила. Любила таким, какой он был. И собиралась любить тайно всю оставшуюся жизнь, не унижаясь до того, чтобы обмениваться с ним любовными взглядами за спиной Дженни.

Она не могла на это пойти.

– Я сделал вас несчастной, – сказал он,

– Да, – согласилась Саманта, глядя ему прямо в глаза. – Дженни – моя кузина и мой самый близкий друг. Она мне ближе, чем родная сестра. Я хочу видеть ее счастливой.

– И я хочу того же, – сказал он. – Она мне не безразлична. Иногда… – Он отвернулся, и какое-то время они вальсировали молча. – Иногда нам приходится быть жестокими во благо тех, кто нам дорог. Иногда приходится делать людям больно, чтобы избавить их от другой боли, мучительной и долгой. Длиною в целую жизнь.

Саманта не понимала, о чем он. Но странное дело, в душе у нее зародилась надежда.

Он посмотрел ей в глаза по-прежнему с вежливой улыбкой на губах, вальсируя с отточенной элегантностью.

– Если мы с вами бережем ее от боли сейчас, – сказал он, – значит ли это, что мы сможем прятать от нее правду всю оставшуюся жизнь? Вы искренне полагаете, что в дальнейшем, когда будет слишком поздно что-либо изменить, ей не станет еще больнее?

Саманта подумала, что вот-вот упадет в обморок.

– Правду? – переспросила она. – Какую правду?

Он закружил ее – они миновали угол зала, ни слова не говоря. Но он продолжал смотреть ей в глаза, и ответ был там.

– Но мы не можем ей сказать, – проговорила Саманта.

– Я не могу. – Улыбка его поблекла на несколько кратких секунд. Казалось; он заглянул в самую глубину ее души. – Я джентльмен, Саманта. Джентльмен не может сделать такое даже ради того, чтобы предотвратить несчастье длиною в жизнь для троих людей.