Смотрю вниз: лечу вдоль той же дороги. По ней, как и раньше двигаются машины. Сбрасываю на их бомбы. Мои ведомые делают тоже самое.

Хочу передать им, чтобы не ждали, а шли. Но повреждена рация. Махнул рукой. Они, кажется поняли и ушли. За ними погналось несколько истребителей.

Я остался один в окружении врагов. Принимаю последнее решение: резко снижаюсь, разгоняю скорость и разворачиваюсь в сторону наших войск. Фашисты с земли открывают по мне ураганный огонь. Вместе со мной попали под обстрел и вражеские истребители. Они сразу шарахнулись в разные стороны. Преследовать меня продолжали сперва четыре, потом два и, наконец один вражеский истребитель.

На мое счастье, подбитый мотор отказал только тогда, когда я подлетел к переднему краю. Мне удалось посадить самолёт "на живот" на нейтральной стороне, ближе к нашим войскам. Самолёт остановился в двух-трёх метрах от нашего минного поля.

С большим трудом вылез я из поврежденной кабины. Перезарядил пистолет и стал всматриваться в передний край. Вокруг были одни траншеи. Людей не видно.

Вначале мне было как-то не по себе. Потом показались головы. Смотрят на меня и молчат. Я не выдержал и закричал:

— Что, не узнаете?

Слышу кто-то кричит:

— Ребята, это наш лётчик!

Через несколько минут я был уже среди своих. Остальные мои товарищи на поврежденных самолётах благополучно сели на своей территории. В полку меня считали погибшим. Через два дня я вернулся в полк и попал в объятья друзей.

Память о боевых друзьях я сохраню в своем сердце до конца моей жизни.

Память!. Память человека, какой бы она ни была несовершенной, а отдельные события сохраняет всю жизнь. Около тридцати лет прошло с тех пор, как погиб Саша Кубай, а я помню все до мельчайших подробностей, как будто это произошло вчера.

Саша Кубай

Было в нём все ладно и скромно, в этом симпатичном блондине, пришедшим в полк вместе с новым пополнением в Куйбышеве.

Подружились мы с ним после первого разговора.

— Из Казахстана я, — просто сказал мне он.

То ли разговором, то ли скромностью своей, уж не знаю чем покорил он меня, или скорее всего своей задушевно откровенностью и чистотой. Душа его была прозрачна и светла, как хрусталик.

Письмо получил он, краснеет.

— От девушки?

— Не, у меня ещё не было…

Уж и не знаю отчего, потянулись мы друг к другу. Был он месяца полтора у меня ведомым. На земле и воздухе понимали друг друга с полуслова.

Вот как сегодня, помню тот пасмурный, неприветливый, роковой день 13 ноября 1942 года. Прилетел с задания мой командир эскадрильи Кондратков и говорит:

— Ну и погодка, ничего не видно. Очень низкая облачность.

— Неужели никак не пройти к Гизелю?

— Есть один проход в район Гизеля, но только между гор, надо идти, По сунженской долине. Да опасно: на обратном пути можно попасть в ложную долину. И тогда амба! Войдешь в ущелье и не воротишься…

— Что же делать?

— Пойду доложу командиру полка обстановку на маршруте. Видимо будем летать парами, — сказал комэск и ушел на КП.

Командный пункт размещался в землянке. Вблизи на ровной и зеленой лужайке вплотную стояли две грузовые машины "полуторки" с открытыми бортами. То была импровизированная сцена, на которой собирались выступать только что приехавшие на аэродром артисты. Сюда уже сходились все свободные от работы лётчики, техники, мотористы и оружейники.

Лётчики стоят полукругом около землянки. Ждут, что же будет: концерт или бой.

Из землянки выходят гвардии майор Зуб и капитан Кондратков.

— Будем воевать, казаки, — как всегда бодрым голосом, чуть-чуть улыбаясь одними глазами, произнес Николай Антонович Зуб, обращаясь к собравшимся, — но сначала одна пара уточнит погоду над целью.

Все застыли в немом ожидании. Командир полка обводит глазами полукруг лётчиков и останавливается на мне.

— Вы пойдете, товарищ Сивков. Ведомым у вас будет Кубай.

Нам с Сашей уже не до концерта. Мы рады, что назначили нас и что летим вместе. Быстро готовимся к вылету. Идем к самолётам и взлетаем. Ложась на курс, с ревом проносимся метрах в пяти над головами артистов, занявших свои места на походной сцене.

Идем по Сунже. Метрах в пятнадцати-двадцати над землей. Миновали церковь, что стоит посредине узкой долины. Её колокольня потонула в облаках. Серый неровный потолок низкой облачности опирается на две стены горных хребтов. Идем, словно в тоннеле, и выходим в долину Терека. Курс на Жзуарикау. Там, по данным разведки, скопление вражеских танков.

Прошли линию фронта. Впереди цель. Видна группа танков. Штук около двадцати. Но проклятая погода! Облака словно стекают с гор и, лежа на земле, клубятся, закрывая цель.

Входить в облака нельзя: врежешься в горы — верная смерть. По необходимости делаем крутой разворот, чтобы не вскочить в облачность. Даже прицелиться не удалось. А танки, фашистские танки, стоят совсем рядом! Разве можно уйти не сбросив бомб?

Делаем второй заход. Фашисты опомнились. Засверкали красные смертоносные шарики "эрликонов". Сбрасываем бомбы, но, кажется, все же не очень точно. С маневром и с максимально возможным снижением высоты, едва не цепляя винтом землю, выскакиваем на свою территорию.

"А где Саша? Не вижу… Шел все время за мной и как в воду канул… "

Вираж над своей территорией. Ещё вираж. Кричу по радио:

— Саша где ты? Что с тобой? Стань в вираж и очень медленно снижайся!

Саша не отзывается, да и не может отозваться: тогда не на всех самолётах были передатчики, а стояли только приемники.

Горючее у меня на исходе. Иду домой с гнетущим чувством. Кляну себя: зачем пошёл на второй заход. Но ведь там были танки, фашистские танки!.

Конец второго тура

Ещё несколько дней напряженных боев в районе города Орджоникидзе. Теперь уже ясно, что враг не пройдет. Это, по-видимому понимает и фашистское командование. Таковые соединения настолько искромсаны совместными усилиями "земли и неба", что врагу не до жиру, быть бы живу.

На смену нам прилетел 214-й штурмовой авиационный полк. Наш полк должен направиться на пополнение и кратковременный отдых.

Капитаны Кондратков и Токарь, старший лейтенант Карабут и я остаемся на несколько дней на старом месте, чтобы передать боевой опыт вновь прибывшим товарищам, как это делали полгода назад гвардейцы 7-го полка, обучая лётчиков наших эскадрилий.

По всему похоже, что мы завершаем второй тур на Ил-2.

Майор Провоторов заканчивает очередную запись в дневнике боевых действий полка. Смотрю на его твердый почерк. Читаю крупные, аккуратно выведенные строчки.