“Все это смертная скука”, – говорил Троепольский, когда емупоказывали “телефонную” рекламу, в которой говорилось о “центах за минуту” и отом, что “ночью дешевле”. И переделывал по-своему, так что в “телефонной”рекламе не оставалось ни слова о телефонах, и заказчики в припадке восторгазакатывали глаза, и продажи росли как на дрожжах, и придуманные шефом слоганыцитировались в газетах, на радио и еще черт знает где, а он так и не поехал заприсужденным ему каннским “Львом”, все некогда ему было, и “Льва” получалФедька!

Самым убийственным было то, что все идеи шефа казалисьпростыми и аскетичными до идиотизма, ничего не было в них такого, чего нельзябыло бы повторить, разобрать по частям, разложить по полочкам, но вот беда –разложив, их невозможно было собрать обратно! И повторить невозможно – похоже,да, похоже, пожалуй, но вот не то, не то!..

“Мы, гении, – говорил Троепольский, – всегда неповторимы”. Инепонятно было – шутит он или нет.

Посмотрим, как ты теперь пошутишь, избалованный скверныймальчишка! Гений, твою мать!

А Федька подозревал. Давно подозревал, и приходилосьпрятаться, улыбаться, хвостом вилять, “отводить подозрения”! Опасность миновала– больше его подозревать некому. Все остальные “гении”, которых Троепольскийподбирает себе под стать, дальше собственных Макинтошей не видят ничего, ислава богу!

Сайт искрился и переливался на мониторе, и смотреть на негобыло невыносимо. Можно и вовсе не смотреть. Все в порядке. Дело почти сделано.

Бабахнула тяжелая металлическая дверь в отдалении, ипотянуло сквозняком. Паника рухнула откуда-то сверху и почти придавила его.Стало трудно дышать. Мокрые пальцы поехали по выпуклой спинке компьютерной мышии нажали что-то вовсе не нужное.

Кто это может быть?! Охранник?! Что ему надо?! Сотрудники?!Нет, не может быть, все давно ушли!

Сайт на мониторе горел, как жар-птица из сказки, и пальцывсе промахивались, никак не могли потушить его.

Шаги. Ковер глушит звук, но все-таки слышно. Шаги. Оченьблизко. Нет, это не охранник. Это свои.

То есть те, кто работает здесь, какие еще свои! Нет никакихсвоих!

Попасться?! Вот так, в последнюю минуту, бездарно и пошлопроиграть только потому, что кому-то из “гениев” пришла фантазия ночьювернуться на работу?!

“Нет. Нет! Нет!!!” – Кто-то будто визжал в голове. Визжал, икорчился, и изнемогал от страха.

Что-то словно заскреблось очень близко, и волосы у него намакушке встали дыбом.

– …Гуччи, ты где?! Гучинька, иди сюда. Я больше не могу, ядомой хочу. Гуччи!

Полина Светлова, любовница шефа, шпионка, доносчица,карьеристка и мужененавистница.

У женщины не может быть рост метр восемьдесят пять.Фотомодели не в счет, живьем их все равно никто и никогда не видел. Она недолжна быть умнее окружающих мужчин – или она их возненавидит, или онивозненавидят ее. Она не должна носить странные очки и обтягивающие джинсы. Онане должна “находиться на особом положении” только потому, что когда-тоначальник с ней спал.

И именно она явилась, чтобы всему помешать и все разрушить!

– Гуччи, мальчик, ты чего?!

Двери в конторе никогда не закрывались – Троепольский незакрывал и всех приучил. Длинная темная тень, похожая на скорпионью, задрожалана сером ковре – дьявольская собака была уже на пороге. Тень почти касаласьножки кресла.

Прыжок, стремительное движение – тень шарахнулась, словноскакнула, – мерцание сайта на мониторе, шаги совсем рядом.

Есть только один шанс. Только один удар.

– Гуччи!

Она замерла на пороге – ее сломанная пополам тень доставаладо Макинтоша. Сайт все горел, как жар-птица из сказки.

– Господи боже мой, – отчетливо прошептала она и откинула заплечо черную прядь волос. Выражения лица было не разобрать, сильный свет изкоридора бил ей в спину.

Собака тявкнула. Она может помешать.

Всего только один удар.

– Кто здесь? – Голос неуверенный, какой-то детский. –Кто-нибудь здесь есть?!

О да! Есть.

Стремительное движение, чтобы не раздумывать и не отступить.

Дверь вдруг что есть силы ударила Полину в переносицу, такчто она покачнулась на каблуках и стала валиться на спину, и удар в лицо догналее. Что-то хрустнуло – арбуз хрустел, когда отец весело резал его длиннымхлебным ножом, – короткий и хриплый взвизг, и все.

Только темнота и тишина, и внутри темноты и тишины блескуралмашевского сайта.

* * *

Кажется, дождь пошел, решила она. Лицу было тепло и мокро.

Интересно, где я уснула, если на меня льет дождик? Или я вотпуске?

Что-то странное творилось вокруг, что-то неестественное, исразу было не сообразить, что она лежит на полу и смотрит вверх, и смотреть ейнеудобно. Что-то мешает.

Она подняла руку – рука была словно чужая – и дотронулась долица. Лицо было теплым и мокрым, потом она нащупала что-то твердое и острое.Сняла со щеки что-то, блеснувшее изломанным краем под светом мощных лампочек.

Кусок стекла. Разбились очки. И как только она подумала проочки, сразу все вспомнилось – светящийся в темноте монитор.

Гуччи, залаявший в глубине комнаты, и странное чувство,словно кто-то смотрит на нее из темноты.

Наверное, и в самом деле смотрел. Ждал. Примеривался.

Стало так больно, что она вдруг заплакала, слезы сами посебе полились из глаз, Полина вяло подумала: хорошо, что они льются, значит, унее остались глаза.

Что-то тоненько зазвенело рядом с ней, и она не сразупоняла, что это Гуччи скулит.

– Гучинька, – пробормотала Полина и не узнала своего голоса.– Гучинька, ты жив?

Она не видела его и не знала, почему тот скулит – потому,что жив, или потому, что умирает, и эта мысль заставила ее подняться. Оченьосторожно она повернулась и встала на четвереньки. Черные волосы сосулькамиболтались у нее перед носом, и от их колыхания у нее так закружилась голова,что пришлось зажмуриться и опереться рукой о стену, чтобы не упасть лицом всерый ковер, который вдруг приблизился прямо к глазам.

Значит, глаза все-таки целы.

Слезы капали и казались почему-то черными.

Нет, сказал кто-то внутри Полины. Они не черные. Онитемно-красные, от крови.

Из глаз у нее течет кровь.

Она поползла и выбралась в коридор. На полу, прямо поддверью валялась ее сумка и – отдельно от нее – мобильный телефон.