— Ты, должно быть, сходишь с ума, Жан.

— Я возьму в аренду вертолет завтра, — сказала она ему. — Я хотела узнать, полетишь ли ты со мной.

На том конце провода воцарилась тишина.

— Разве твои родители и Джо не поймут тогда, что между нами что-то есть?

— Меня не волнует, узнает ли об этом кто-то, Лукас. Я устала от этого, и извини, что я настаивала на сохранении наших отношений в секрете так долго. Это нелепо. Я всю свою жизнь боялась того, что скажут родители и Джо. Ты — тот человек, в котором я сейчас нуждаюсь, и меня не волнует, кто об этом узнает.

— Именно этого хочу и я, — сказал он быстро. — Так тяжело было не иметь возможности быть с тобой сегодня и вчера, когда все это происходит.

— Приезжай, — попросила она. — Можешь, пожалуйста?

— Почему бы тебе не приехать сюда?

Она любила домик на дереве, и он знал это. Но не сегодня.

— Мне нужно оставаться здесь, — сказала она. — На случай… если будут какие-то новости.

— Хорошо. Я буду у тебя через несколько минут.

Она повесила трубку и прошла в кухню, где открыла холодильник и уставилась на его содержимое. Казалось, прошли недели с тех пор, как она последний раз туда заглядывала, и ничего ей не приглянулось. Захлопнув дверцу, она побрела по коридору в темную комнату Софи. Дверь была закрыта, а когда она открыла ее, аромат Софи, этот восхитительный аромат шампуня-бальзама, который любила дочь, окутал ее, и она почувствовала, как подгибаются колени. Софи все еще жила в этой комнате. Дай Бог, чтобы, где бы она сейчас ни находилась, она была жива.

Взяв с подушки плюшевого медвежонка, она легла на кровать Софи и уставилась в потолок. Она часто задумывалась о том, как родители переносили исчезновение своих детей. Как они переживали этот период неопределенности? Она проживала его, но все равно не знала ответа на этот вопрос.

Прижав мишку к груди, она подняла голову, чтобы выглянуть в окно.

Лукас, пожалуйста, поспеши.

Сейчас ей было непонятно, как каких-то семь месяцев назад она могла считать его врагом.

— Мамочка, меня сейчас опять вырвет, — простонала Софи, когда они с Жаннин вышли из машины на повороте подъездной дороги к Эйр-Крик.

На улице холодало. До Дня благодарения осталась всего лишь неделя; деревья были голыми, и имение начинало обретать серый, зимний вид.

— Ты можешь идти быстрее, дорогая? — спросила ее Жаннин. — Сможешь дотерпеть до ванной?

— Я не знаю.

Он исчез за углом коттеджа, а Жаннин присела с Софи на ступеньку. Она обняла дрожащую дочурку, и Софи положила голову ей на грудь.

— Мамочка, я слишком больна, — еле слышно сказала она.

— Я знаю, милая, — успокаивала ее Жаннин, размышляя над словами Софи.

Слишком больна для чего, задавалась она вопросом. Слишком больна, чтобы бегать, играть и ходить в школу, как другие семилетние дети? Слишком больна, чтобы сидеть здесь на холоде? Слишком больна, чтобы жить дальше? Именно это сказал Жаннин врач тем утром.

— У нее больше нет времени, — заявил он. — Сделайте ее жизнь настолько наполненной, насколько сможете.

Лукас появился из-за другого угла коттеджа и присел перед ними на корточки.

— Положение достаточно серьезно, — сказал он. — В особняке есть запасной ключ?

— Да, но моих родителей сейчас нет, а они всегда запирают дом, когда уезжают.

Было ли глупо с ее стороны говорить ему, что родителей нет дома? Поблизости, кажется, никого не было, кроме них троих, а один из них демонстрировал повышенный интерес к маленьким девочкам.

— Я смогу зайти через боковую дверь, но для этого мне придется выбить стекло, — сказал он. — Впрочем, я смогу завтра вставить вам новое. Мне просто понадобится взять новое стекло.

Щекой Жаннин почувствовала, как ото лба Софи поднимается жар.

— Да, пожалуйста, если вам не сложно, — попросила она.

Он опять пошел за угол дома. Вскоре они услышали резкий звук бьющегося стекла, за которым послышался звон ударившихся о линолеум в кухне осколков. Спустя мгновение входная дверь открылась и Лукас появился на пороге.

— Дело сделано, — сказал он. — Входите, а я уберу стекло.

Жаннин помогла Софи встать на ноги, потом потянулась за ведром.

— Оставьте его, — бросил Лукас. — Я займусь им позже.

— О нет, я не хочу, чтобы вам пришлось…

— Оставьте его, Жаннин, — повторил он. — Это не проблема. Помогите Софи.

Впервые он назвал ее по имени, и она подумала, что ей следовало бы рассердиться за такую фривольность. Но вместо этого она вдруг поняла, что ей нравится такая близость между ними. Ей захотелось, чтобы он еще раз произнес ее имя.

Она ввела Софи в дом.

— Я помогу тебе лечь в постель, — проговорила она, ведя ее по коридору.

Она взглянула на Лукаса, который пристально смотрел на Софи, но в этом взгляде было только беспокойство, ничего более. Ей следовало поблагодарить его и проводить до дверей, но ей почему-то не хотелось его отпускать.

— Не хотите ли немного лимонада или чая со льдом? — предложила она.

— Было бы здорово выпить просто немного холодной воды, — улыбнулся Лукас.

— В холодильнике стоит кувшин. Угощайтесь. Я вернусь через несколько минут.

Софи упала на свою раскладную кровать и моментально уснула. Жаннин посидела с ней немного. В вечернем свете веки Софи казались полупрозрачными; Жаннин практически видела сквозь них голубые глаза. Кожа на лице Софи, с веснушками на носу и на изможденных впадинах на щеках, тоже была полупрозрачной, как будто Софи постепенно становилась невидимой, таяла. И прежде чем уйти, Жаннин развернула легкое покрывало, лежавшее у изножья кровати, и прикрыла им дочь.

Она нашла Лукаса в кухне облокотившимся о старую, выложенную кафелем кораллового цвета стойку, со стаканом воды в руке.

— Я налил вам лимонада, — кивнул он в сторону стакана на столе.

— Спасибо.

На самом деле у нее не было настроения пить лимонад, но он вдруг показался ей очень вкусным, и она глотнула.

— У вас есть веник? — спросил он. — Мне нужно собрать разбитое стекло с пола. И я могу закрыть окно в двери картоном и скотчем, чтобы холод не проникал сюда.

Жаннин посмотрела на стекло на полу и на разбитое окно. Он и так уже достаточно сделал.

— Я уберу это позже, спасибо, — сказала она. — Давайте посидим в гостиной, пока вы допиваете воду.

Он прошел за ней в маленькую квадратную гостиную.

— Мне было интересно, как здесь все внутри, — произнес он, опускаясь на диван. — Это когда-то было жилищем рабов, не так ли?