— Это облака? — спросил я Воуно.

Воуно снял вещицу, висевшую у него на шее, и молча протянул ее мне.

Я поднес ее к глазам, как это однажды делал он, и оказалось, что это линзы, которые тут же приспособились к моему лицу и зрению. Я сконцентрировался на экранах, изменивших мой взгляд на мир так же внезапно, как изменилось мое настроение. Я поднял голову к небу — и увидел их.

Все остальное провалилось, остановилось, прекратило свое существование. Облачные киты плыли надо мной, фильтры линз уничтожили их защитную оболочку из водяных паров. Я насчитал три, четыре, пять особей, каждая из которых представляла собой сообщество бесчисленных микроскопических созданий. Они двигались по воздушному океану как музыка, внезапно ставшая видимой, их формы медленно менялись, перетекали, подчиняясь скрытому ритму их медитаций, контрапункту ветра. Тут и там хрупкая завеса мыслей падала вниз дождем или вспыхивала как звезда в чистом воздухе.

Поглощенный музыкой, я вспомнил Памятник, вспомнил, как стоял на закате на плато рукотворного мира — еще одного недоступного пониманию подарка творцов. Я вспомнил изъеденную ветром каменную арку, которую мы называли Золотыми воротами, и призрачную музыку, наигрываемую ветром на ней… Я почувствовал в музыке универсальный язык, говорящий о той правде, которая не изменится никогда, и пытался понять, что хотели сказать нам творцы, создавшие видимую музыку.

Кто-то потряс меня за руку. Протс. Я сдвинул линзы на лоб и взглянул на него. На его лице было написано нетерпение и воодушевление. Я понял, что он хочет, чтобы я дал линзы ему. Получив их, он передал их одному из инспекторов. Я обернулся к Воуно. Он стоял так же, как стоял недавно я, защищая глаза руками и глядя в небо. Его тело было откинуто назад.

Я подумал, служат ли защитные поля, окружающие комплекс, еще и для защиты от падающих с неба грез. Насколько опасна работа Воуно, попадал ли он когда-нибудь под ливень мыслей облачных китов, который мог уничтожить его?

Инспектора осмотрели очки и передали их Протсу, молча кивнув. То ли они потеряли дар речи, то ли просто остались бесстрастными. Я взглянул на их лица. Остались бесстрастными.

Протс вручил прибор Воуно, проигнорировав мою протянутую руку.

Воуно отдал их мне, как только Протс отвернулся.

— Держи, — пробормотал он. — У меня есть еще пара. Мне обещали, что я смогу забрать всю вашу команду на наблюдательный пункт, когда это закончится. — Он кивком указал на инспекторов.

Я сообразил, что Лус имел в виду не эту поездку, а все расследование. Его взгляд выражал недоумение: какого черта мы делаем здесь, если можем отправиться в другое место и наблюдать, как над нами плывут без остановки облачные киты? Я лишь кивнул и проглотил вопрос: как он думает, почему — вот странно! — нам дали такую возможность?

Воуно направился к флайеру, должно быть, за вторым прибором.

Встречающая делегация появилась из сверкающего черепахового щитка исследовательского комплекса.

— Вам дали возможность выбирать, какую из разработок вы хотите посмотреть? — спросил я Озуну. Похоже, это была ближайшая разработка к Ривертону. Если Тау решала, что показать инспекторам, она выберет благополучный комплекс.

— Нам предложили три на выбор, — ответила она, разрезая слова как бумагу, — и сказали, что эта наиболее подходящая.

— И вы даже не удивились бы, если бы она оказалась слишком подходящей? — спросил я.

Она отвернулась, не ответив.

С полдюжины людей, приближающихся к нам, носили форму Службы безопасности корпорации Тау, но, когда они подошли ближе, я определил по их нагрудным идентификаторам, что это заводская охрана.

Мы пошли им навстречу, и тут я узнал одного из них — на его идентификаторе горело: «Шеф безопасности». Это был Бурнелл Натаза, отец похищенного мальчика.

Сначала он не заметил меня: он совсем не ожидал меня здесь встретить, равно как и я его. Я смотрел, как он сдержанно поприветствовал Протса, как смерил инспекторов прямым пристальным взглядом. Затем взглянул на меня, и его темное лицо окаменело. Я заметил, как он пробормотал что-то себе под нос: то ли вызвал подтверждение моих данных, то ли просто выругался.

Протс не уловил всего этого. Он знал о похищении ребенка — он был на станции безопасности Тау вместе с Сандом, когда пришли за мной, — но, может быть, не знал, кто именно похищен… Я снова взглянул на Натазу: в его глазах был отчаянный вопрос.

Я покачал головой, надеясь, что он поймет: что бы ни случилось, сегодня лишнего от меня не услышит никто. Я достаточно трезво оценивал свое положение.

Натаза и его легионеры пошли через станцию. Все, о чем говорил шеф, должно было уверить инспекторов в том, что производственные установки так же тщательно выверены, как безопасность федералов, и абсолютно подобны ей в своих действиях. Они провели нас по сводчатому проходу к поджидавшему трамвайчику.

Как только Натаза собрался с духом, он немного поотстал и пошел рядом со мной.

— Что ты делаешь здесь? — прошипел он.

— Смотрю, — ответил я. Он был на целую голову выше меня. Я взглянул на него снизу вверх, внезапно почувствовав себя еще более неудобно. — А что ты здесь делаешь? — Я был уверен, что никаких изменений в ситуации с похищением ребенка не произошло.

— Здесь моя жена, — ответил он, как будто это все объясняло.

Мы уселись в трамвайчик, который должен был увезти нас в глубь комплекса. Как игроки в виртуальном фантастическом мире, мы пролетели вниз по длинному туннелю, стены которого были выложены зеркалами, отражающими наш путь в бесконечность. Это было сделано не просто так, как могло бы показаться? — я знал, что это по существу дезинфицирующая камера. Меня заинтересовало, для кого она была больше нужна: для входящих или для выходящих? Я уже встречал подобные зеркала при входе в подпольную лабораторию, где я искал наркотики, способные восстановить мой дар.

Сквозь прозрачный корпус трамвайчика я пытался уловить свое отражение, но видел лишь безликую серебристую поверхность туннеля, отражавшую саму себя. И думал о том, чего стоил мне тот путь по зеркальному залу. Деньги оказались самой несущественной частью цены, которую я заплатил, чтобы хотя бы на несколько дней высвободить свой мозг из глухой темницы.

Мы промчались еще около километра по коридорам с гладкими восковыми стенами и комнатам в полсотни метров высотой с каркасом из балок, в который были встроены пластины из прозрачного алюминия. Я должен был признать, пусть только для себя, что это впечатляло. Я слушал жужжание Протса о форме и функции с большим интересом, отбросив на время мысли о том, действительно ли беспокоится хоть кто-нибудь в корпорации о безопасности рабочих, и оставив в покое вопрос об обращении Тау с гидранами. Несколько раз я взглянул на Натазу. Он ни разу не встретил мой взгляд.

Наконец трамвайчик остановился, и мы прошли через следующий уровень охраны: через вспышки подтверждений и предупреждений и через электромагнитное поле такой мощности, что я чувствовал, как оно похрустывает в моих мыслях, проводя бессмысленными пальцами по моему мозгу и пробуя на вкус отражение моей пси-способности. Я все еще вытряхивал его из головы, когда мы вошли в лабораторию.