Я подумал, что стоило бы извиниться, но не стал делать этого. И, уходя, я старался не прислушиваться к разговорам за спиной.

Когда я поднялся на борт, Протс объяснил, что нам предстоит увидеть место, где они разрабатывают матрицу рифов и воспроизводят процессы открытых там аномалий. Я старался заинтересоваться тем, о чем он говорил, пытался, занимая свое место в транспорте, не чувствовать себя виноватым и не внушать себе, что я поворачиваюсь спиной к своей команде.

Флайером, как обычно, управлял Воуно. Он приподнял брови, увидев меня поднимающимся на борт. Я подумал: что бы это значило?

Я сел позади Озуны и Гивечи, пытаясь вспомнить, кто из них кто, пристегивая ремни безопасности. Единственное, чем они различались, — это их пол. Возможно, они были личностями, но подтверждения этому я не нашел. Сегодня на них была дежурная униформа: тяжелые ботинки, серые брюки, ярко-оранжевые куртки с одним серым и одним золотым рукавом. В конце концов, униформа со знаком ФТУ на груди — окрыленной Землей — гарантировала, что их никогда не перепутают с лизоблюдами корпорации. Я украдкой взглянул на их идентификаторы, чтобы убедиться, что женщину зовут Озуна, а мужчину — Гивечи. Озуна была бы привлекательной, если бы улыбалась хотя бы изредка. Они оба уставились на меня, словно не имели ни малейшего представления, почему я мог оказаться на борту этого транспорта.

Я кивнул в знак приветствия.

— Не понимаю, — враждебно сказала Озуна. — Я думала, что ты техник или студент. Почему ты здесь?

Я вспомнил вчерашний день. Возможно, она тоже. Протс с увлечением разглядывал вид, открывающийся из окна. Я снова перевел взгляд на инспекторов и пожал плечами:

— По тому же поводу, что и вы.

— Это не твоя работа. Твоя работа там, в лагере. — Гивечи указал на рифы, исчезающие за нами.

— Думаю, что это мое личное дело, — сказал я.

— Он бывший рабочий-контрактник, — пробормотал Протс в стену.

Федералы уставились на меня с недоверием, будто им показали чудо хирургии — вроде человека с пришитой второй головой.

— Тогда ладно, — буркнул Гивечи. — Ты выдающийся пример того, как хорошо работает Агентство контрактного труда. Куда ты был определен?

— На шахту Федеральных рудников на Синдере. — Я сделал паузу: они принадлежали Федерации. — Если бы один человек не выкупил мой контракт, я был бы уже мертв от радиоактивного загрязнения.

— Это не смешно, — просопела Озуна. Протс, наконец, взглянул на нас.

— Верно, — согласился я.

Оба инспектора посмотрели на Протса, словно подозревали, что Тау решила использовать меня, чтобы отплатить им за пребывание здесь.

Лицо Протса выразило удовольствие. Это была самая сложная из эмоций, которая отразилась на его лице с тех пор, как мы познакомились. Но надолго она не задержалась — лицо снова стало гладким, как поверхность его мозгов.

— Надеюсь, ты не думаешь, что твой опыт позволяет тебе делать нашу работу или вмешиваться в нее, — сказал наконец Гивечи.

— Я здесь не для того, — ответил я. — Я хочу просто посмотреть.

Протс набрал программу информации на терминале флайера, и спинка стула передо мной ожила. Инспектора надели шлемы. Они так самозабвенно ушли в виртуальную кашу, будто действительно верили, что им сообщат стоящие сведения о том, куда мы направлялись.

Я рассеянно поглядывал на экран. Неужели инспектора в самом деле так заинтересовались информацией или они таким образом ушли от разговора? И кто дал право этой парочке вершить суд над Тау и над полсотней других корпораций, разбросанных по всей галактике, колонизированной Федерацией, где у каждой из них свои экономические проблемы и свои технологические базы, где каждая пытается прикрыть истинное положение вещей своей ложью?

Через некоторое время я отключил информацию и вызвал на свой экран съемки облачных китов, которыми пару ночей назад любовался в номере отеля. После этого экран очистился, и я выключил его. Все чаще мы пролетали над облаками и постепенно облачность превратилась в сплошную. Мне захотелось спросить Воуно, были это просто облака или нечто совсем другое, и как узнать, что ты видишь облачных китов, но я промолчал.

Полет занял около часа. При скорости флайера это значило, что мы оставили за собой примерно тысячу километров. В конце концов мы стали спускаться сквозь облака к земле. Пейзаж, раскинувшийся перед моими глазами, казался знакомым и чуждым в равной степени.

Мир был здесь настолько зелен, с таким богатством этой краски, что мне пришлось взглянуть на небо, чтобы убедить себя, что он не искусственный. Сверху было видно, где лежали рифы — или до сих пор лежат, если то, что я слышал, правда. Должно быть, мы летели на север, поскольку вряд ли в окрестностях Ривертона были такие места, как эта земля. Инстинкты говорили мне, что именно в таких местах жили гидраны, пока Тау не выдворила их в забытые Богом уголки планеты.

Тут не было и следа какого-либо поселения людей или гидранов — ничего, что могло бы воспрепятствовать намерениям облачных китов или планировщиков Тау.

Производственный комплекс располагался в середине волнистого моря зелени и сверху не был виден: лаборатории, перерабатывающие заводы, туннели пронзали матрицу застывших мыслей и вели к различным находкам, которые разведчики Тау сочли наиболее подходящими, то есть удовлетворяющими их высокоспециализированные интересы. Никогда эти рифы не подвергались систематическому, чисто научному исследованию, которое не было бы предназначено для получения больших прибылей в кратчайшие сроки.

Как далеко сможет продвинуться наша экспедиция в своих исследованиях, находясь между двух огней: с одной стороны, ограничения, оговоренные Тау, и, с другой стороны, возможные возражения гидранов против внедрения на их последний клочок священной земли? Нам было сказано, что Совет гидранов одобрил проект, но после того, что я узнал о похищении ребенка, я не был уверен, что Тау обсуждала этот вопрос с общиной гидранов. Я задумался, сколько мы действительно сможем успеть до того, как эти люди из ФТУ завершат свое расследование и покинут планету и экспедиция больше не понадобится корпорации как реклама их лояльности.

Мы спустились на открытую посадочную площадку в центре комплекса. По пути я слышал, как Воуно вел переговоры с охраной. Мы прошли сквозь систему невидимых защитных полей, спустившись с ясного неба в обманчиво открытое сердце завода. Может быть, Тау и позволяет себе небрежность с безопасностью рабочих, но даже намек на небрежность недопустим, если дело касается защиты производства от диверсий корпораций-соперников.

Когда мы вышли из флайера, не было видно ничего, кроме площадки и неба. Я поставил ладони козырьком над глазами, щурясь на голубой сияющий купол над головой. Облака сверкали, волнистые и полупрозрачные, словно вода, струящаяся по невидимым камням. Они напомнили мне те образы, которые я видел на голо-экране, но они были слишком аморфными, чтобы я что-либо мог сказать наверняка.