Ноги ослабли, отказываясь держать тело, которое вдруг перестало подчиняться рассудку. И, чтобы не упасть, Лике пришлось прислониться к стене. Гулко сглотнув, она ждала, что будет дальше. Ждала, надеялась и боялась. Боялась, что сделав шаг навстречу Кириллу, уже не сможет себя контролировать.

А меньше всего ей хотелось утратить контроль над собой.

Кирилл остановился только тогда, когда между ними осталось не больше шага. И Лика увидела в его золотистых глазах нечто такое, от чего ее сердце забилось сильнее. Медленно подняв руку, он с осторожностью провел по ее щеке, скользнул по линии подбородка, прикоснулся к губам.

Почти не понимая, что делает, Лика судорожно вздохнула и потянулась за его рукой, беззвучно моля, чтобы он не прекращал эту ласку. Ей хотелось чувствовать тепло его пальцев. Ощущать, как они скользят по ее коже, вычерчивая непонятный узор. В этот момент она жила этим прикосновением, она вся растворилась в нем. Ее взгляд затуманился, пульс набатом отдавался в висках, а непослушное тело готово было упасть у ног победителя.

— Так что ты ответишь?

Голос Кирилла, упавший до хриплого шепота, ворвался в ее сознание.

Он не собирался давать ей время на размышления. Он хотел услышать ответ здесь и сейчас.

— Я… — она потрясла головой, отгоняя дурман, — я подумаю…

Он резко сжал пальцы в кулак. Те самые, которыми только что ласкал ее губы. Убрал руки за спину. И Лике почудилось, будто она услышала тихое проклятье.

— Хорошо, — процедил он, отступая. — Я дам тебе время подумать. Недолго.

* * *

Был поздний вечер, когда Лика вернулась в отель. Усталая и разбитая. Она была даже рада, что эту ночь проведет в номере. Ночевать в общежитии на базе не хотелось, хотелось побыть одной и подумать над тем, что сказал Кирилл.

Она его пара. И с этим как-то придется жить.

Лика пока не знала, как относиться к этому факту, к тому, что малознакомый мужчина признался в своем влечении к ней. Возможно, если бы он признался в любви, она восприняла бы его признание с бульшим теплом. Но он лишь сказал, что его тело желает ее. Его животная половина выбрала ее своей самкой. И все. О чувствах речи не шло. Это было обидно. И больно.

Открыв электронную почту, она уже в десятый раз перечитывала письмо от Антуана Андрулеску, своего отца, вера, главы резервации Химнесс.

— Мой отец — вер, я — вер, — произнесла она шепотом. Потом повторила чуть громче: — Мой отец — вер… Я… вер.

Лика пыталась внушить себе эту мысль. Заставить себя поверить.

Но голос звучал не слишком убедительно.

Вздохнув, она подошла к зеркалу. Глянула на себя. Но нет, глаза ничуть не изменились, сетчатка не налилась золотистым цветом, как у всех веров, зрачок не стал серповидным.

Как можно поверить в то, что ты вер, если в тебе нет их основного признака?

Единственный выход убедиться — сделать анализ крови. Но эта мысль почему-то пугала.

Сейчас, пока не было стопроцентного доказательства, Лика могла тешить себя надеждой, что все это нелепая шутка, обман. Она хваталась за иллюзию выбора, которого на самом деле у нее нет. И в то же время в глубине души она уже знала правду. Знала, что доказательства — это лишь дело времени. Знала и сознательно гнала от себя эту мысль.

Так страус зарывает голову в песок, чтобы не видеть опасность.

Так мы закрываем глаза, когда не хотим видеть правду.

Так Лика не хотела принимать действительность и всеми силами цеплялась за прошлое.

И в то же время она понимала, что долго так продолжаться не может. Надо что-то решать…

Мысли снова вернулись к Кириллу. Она вспомнила взгляд, которым он смотрел на нее там, в кабинете. В его глазах отражалась целая гамма чувств, тех самых, что до этого были тщательно скрыты за линзами. Но больше всего ее потрясла непонятная горечь, словно он сожалел о чем-то.

Она вспомнила, как ее бросило в жар, когда его лицо склонилось над ней. Как она замерла, почти не дыша. Как ждала поцелуя…

Лгать самой себе было бессмысленно: этот мужчина запал ей в сердце. Всего за пару дней он стал вдруг единственно необходимым. И это чувство росло с каждой минутой, проведенной с ним или без него.

Она влюбилась. И не хотела этого отрицать.

Уже лежа в постели, она вспомнила его слова о желании и одиночестве, и поняла, что он имел в виду. Сейчас, как никогда, ей хотелось, чтобы рядом был кто-то большой и сильный. И она даже знала, кто. Чувствовать рядом его присутствие, вдыхать его запах, слышать биение сердца и знать, что она не одна.

Наверное, это гормоны.

Обругав себя идиоткой, она обняла подушку и уткнулась в нее лицом. На глаза набежали слезы. Откуда они только взялись?

Лика помнила, когда плакала в последний раз — когда умерла мама. Тогда, казалось, она вылила все слезы и дала слово самой себе, что больше никогда-никогда не заплачет.

И вот сейчас ее охватила такая тоска, что слезы сами полились из глаз. Одиночество, которое она постоянно гнала от себя, наконец-то настигло ее. И победило.

Лика расплакалась.

* * *

Она так и не ответила на письмо. Не посчитала нужным.

Пробормотав проклятье, Антуан захлопнул крышку бесполезного ноутбука.

Глупая девчонка!

Вот уже несколько дней он следил за дочерью с помощью особой программы. Эта программа, точнее вирус, проникла в ее ноутбук вместе с письмом, а из него через единый аккаунт заразила и телефон. Всего одно маленькое письмо, всего несколько строк — и теперь всякий раз, стоило только Лике заглянуть в телефон или ноут, как ее камера незаметно включалась и начинала транслировать видео.

Антуан поймал себя на том, что ему нравится наблюдать за дочерью. Он испытывал болезненное любопытство, глядя, как она хмурится в экран, как потирает морщинку между бровей, кусает губы.

Он искал в ней собственные черты, хотел убедиться, что она взяла от него нечто большее, чем просто набор ДНК. И постепенно ему начинало казаться, что в чертах ее лица, жестах и мимике он видит себя. Она была его отражением. Только намного моложе и симпатичнее.

Стук в дверь оторвал главу Химнесса от размышлений.

— Мастер? — на пороге появился озабоченный Алекс.

— Проходи. Есть новости? — Антуан кивнул своему приору на свободное кресло.

— Есть. Но они вам вряд ли понравятся.

Алекс положил на стол папку, которую держал в руках.

— Позволь это мне решать, — оборвал его мастер.

В папке лежал очередной доклад от финансового директора. Саймон Гольдштейн настаивал на привлечении антикризисной комиссии, поскольку акции Химнесса буквально за пару дней упали в цене на восемь позиций. Мало того, небольшая компания, чей владелец пожелал остаться инкогнито, скупила обесцененные бумаги так, словно каждая из них обещала в дальнейшем стать золотой. Гольдштейн был опытным игроком в этих играх, он понимал, кто-то заинтересован в том, чтобы «Медикал Корпорейшн» обанкротилась. А это значит, что денежный поток, поддерживающий жизнь в резервации, не сегодня-завтра иссякнет, и встанет вопрос о том, чем кормить две тысячи человек, живущих на острове.