Я вздохнула:

— Ребенка я вам показать не могу.

— Просто поднесите его к двери. Я и пальцем до него не дотронусь.

— Я не могу вам показать ребенка.

— Нет уж, покажите мне его, — настойчиво повторял он. — Покажите, ну. Покажите!

— Заткнитесь, — прошипела я. — Нету никакого ребенка.

— Я так и знал.

— Да ни черта вы не знаете, — я перешла на громкий шепот, — она думает, что ребенок есть, а его нет. Ребенок был, но он умер, а она думает или делает вид, или я не знаю, что она делает, но ведет себя так, точно он есть. А его нету.

Он неуверенно посмотрел на меня, потом в прихожую:

— Там повсюду валяются детские вещи.

— Да. Она и с коляской выходит на прогулку, только коляска пустая. Она думает, что у него режутся зубки и он плачет по ночам, но кроме нее этого никто не слышит. Нет здесь никакого ребенка. Я видела фотографии, и на этой он старше всего. Мне кажется, ему было около года, когда он умер. Вот, посмотрите.

Я взяла фото со столика в прихожей и протянула ему.

— А кто этот мужчина?

— Я думаю, ее муж, но за целый год я его ни разу здесь не видела. Наверное, не выдержал всего, что случилось, и ушел.

— Все это очень грустно. — Он отдал мне фото, и какое-то время мы подавленно молчали. Наконец Жизнь спросил: — Значит, вы должны сидеть тут, хоть никакого ребенка и нет?

— Если она вернется и не застанет меня, мне придется сказать, что я ушла потому, что его нет. Это было бы жестоко.

— И вы не можете отсюда уйти, и я не могу сюда войти. Вот так штука.

Он улыбнулся, и на долю секунды лицо у него сделалось приятным.

— Мы можем поговорить здесь, — предложил он.

— Мы уже так и делаем.

Он сел на корточки, прислонясь спиной к моей двери. Я последовала его примеру и устроилась напротив, возле квартиры Клэр. Из лифта вышел сосед, окинул нас взглядом, ничего не сказал и пошел к себе. Мы молча смотрели друг на друга.

— Люди вас видят, да? — сказала я.

— Вы что, считаете, я привидение? — Он закатил глаза. — Это вы меня в упор не замечаете, а все остальные уделяют мне массу внимания. Многие очень мною интересуются.

— Ладно, ладно. Какой обидчивый.

— Вы готовы поговорить?

— Кстати, об обидах. Я зла на вас. — Я тут же вспомнила все, что заранее наметила ему высказать.

— За что?

— За то, что вы вчера устроили у меня на работе.

— Я устроил?

— Да. Зачем было втравливать их всех в ваши крученые подачи, или как вы там это называете?

— Погодите. Вы что, думаете, я манипулировал людьми, чтобы случилось то, что случилось?

— Ну… а разве нет?

— Нет! — отрезал он. — Да за кого вы меня принимаете? Не надо, не говорите. Все, что я сделал, — это синхронизировал приезд Агусто Фернандеса, но я не имею ни малейшего отношения к этому, как его…

— Стив, — твердо сказала я. — Его зовут Стив Робертс.

Он насмешливо прищурился:

— На прошлой неделе вы, помнится, называли его куда менее уважительно. Как вы его окрестили? Сосиска?

Я отвела глаза.

— Я ничего не подстраивал. Вы сами несете ответственность за то, что происходит в вашей жизни, как и любой человек — за свои поступки. И за вчерашнюю историю вы отвечать не должны. Вам кажется, что вы виноваты. — Это не было вопросом, и я промолчала.

Уткнулась лбом в коленки:

— У меня голова трещит.

— Это от мыслей. Вы давно ни о чем не задумывались, вот и отвыкли.

— Но вы признаёте, что подстроили приезд Фернандеса. Вы вмешались в его жизнь.

— Нет. Я синхронизировал ваши жизни. Заставил их пересечься, чтобы помочь вам обоим.

— Чем же вы ему помогли? Он, бедолага, оказался под дулом пистолета, вряд ли ему это сильно помогло.

— Бедолага оказался под дулом водяного пистолета, и, я думаю, со временем вы убедитесь, что это пошло ему на пользу.

— В чем?

— Не знаю. Подождем, время покажет.

— Кто ж тогда знал, что пистолет водяной, — пробормотала я.

— Это точно. Вы как, в порядке?

Я не ответила.

— Э-эй. — Он вытянул ногу и шутливо пнул меня в щиколотку.

— Да. Нет. Я не знаю.

— Ох, Люси, — вздохнул он.

Встал, подошел ко мне и обнял. Я попыталась высвободиться, но он обнял меня еще крепче, и я перестала сопротивляться, а тоже обняла его и прижалась носом к лацкану дешевого пиджака, вдыхая его кислый запах. Потом он отодвинулся и ласково провел пальцами мне по щекам, вытирая несуществующие слезы. Лицо у него стало доброе и заботливое, он выглядел почти симпатичным. Потом он протянул мне бумажную салфетку, и я шумно, протяжно высморкалась.

— Потише, ребенка разбудишь. — Он улыбнулся, и мы оба виновато рассмеялись.

— Я жалкое создание, да?

— Склонен был бы согласиться, но сначала хочу спросить — почему ты так считаешь?

— Сначала меня до смерти напугали водяным пистолетом, теперь вот сижу с ребенком, которого нет.

— В компании со своей жизнью, — добавил он.

— Верно подмечено. В компании со своей жизнью, которая при этом человек. Дальше, кажется, некуда.

— Очень даже есть куда. Мы только-только начали.

— Почему ее жизнь не ходит за ней по пятам, навязывая свою помощь? Отказывается признать очевидное? Ведь это все так невыносимо тяжело. — Я мотнула головой в сторону прихожей с разбросанными по полу детскими игрушками.

Он пожал плечами:

— Не знаю. Я не взаимодействую с жизнями других людей. Ты моя единственная забота.

— А тебе бы следовало взять пример с ее жизни. И не вмешиваться. Видишь, она просто ждет, пока ее подопечная сама справится и выбросит эту страницу из книги своей жизни.

— А мне выбросить страницу из твоей?

Я вздохнула.

— Ты правда так несчастлив?

Он кивнул и отвернулся. Скрипнул зубами, но справился с собой.

— Но я не понимаю, почему у тебя все так плохо. У меня ведь все отлично.

— Да ничего у тебя не отлично. — Он грустно покачал головой.

— Ну, может, я и не просыпаюсь со звонкой песней на устах… — я понизила голос, — но я и не делаю вид, что что-то существует, когда оно не существует. И наоборот.

— Ты уверена? — Он насмешливо хмыкнул. — Вот смотри. Если ты упадешь и сломаешь ногу, тебе будет больно, и ты пойдешь к врачу. Он сделает рентген, поднесет снимок к свету, и все увидят, что кость сломана. Так?