Меф засопел. Он всегда злился очень смешно и искренно, какмаленький мальчик. Дафна это в нем любила.

– И что? Мне уходить? – спросил он хмуро.

– Да нет, – сказала Даф. – Почему обязательно уходить? Чаюможешь попить. Даже с заваркой.

Забраться в окно Мефу помешала решетка. Он дернул ее: сидиткрепко. Рубить ее мечом Даф запретила. Тогда Буслаев принялся вспоминатьзабытые уроки. С первой попытки решетка стала свинцовой, со второй – покрыласьмноголетней ржавчиной, ее обвили плющ, шиповник и дикий виноград; с третьей –Меф превратил ее в чистое золото. Депресняк, точно издеваясь, прошел сквозьрешетку несколько раз – туда и сюда. Ему-то она не мешала, разве только крыломзадел однажды.

– Что, никак? – участливо спросила Даф. – Оставляй уж золотую,не мучайся. Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем ее спилят?

Меф снова напрягся, и решетка зашипела живыми, сросшимисямежду собой змеями. Депресняк выгнул спину и поспешно вывалился на газон.

– Ты этого хотел? Змей? – удивилась Даф.

– Да нет.

– А что?

– Превратить ее в шоколад, чтобы можно было перегрызтьзубами! – сказал Меф недовольно.

Всегда неприятно, когда вместо того, чтобы сделать сюрприз,приходится давать кучу пояснений, почему именно сюрприз не состоялся. «Хотелкупить тебе бриллиантовую диадему, но у них оказался обеденный перерыв.Пришлось купить шпроты и одну гвоздику», или «Ты не представляешь! Нес тебедорогущего попугая, но он клюнул меня в палец и улетел!».

– Хороший замысел! Мой чай, твоя шоколадка… – оценила Даф,извлекая флейту.

Десять минут спустя, когда закипел чайник, они стояли уподоконника, пили горячий чай и перекусывали шоколадные прутья.

– Шоколадная решетка – это сильно! Никогда не пила чай сшоколадной решеткой! – сказала Даф.

* * *

У Эди и Зозо была общая семейная привычка. Не то одна надвоих, не то у каждого своя – поди разберись. Они выбрасывали все нужное ивечно хранили все ненужное. Вещи сваливались куда попало, на них горойнарастали другие, и гора постепенно начинала подпирать потолок. В последниймомент экстренных сборов – а какие же сборы неэкстренные? – все с воплямишвырялось на пол, пиналось, разгребалось. Потом все хваталось в охапку изабрасывалось на диван. Вечером же с дивана, тоже охапкой, переносилось написьменный стол – и так до бесконечности.

Даже обувь в коридоре требовала своей доли паразитическоговнимания. Один ботинок отыскивался обычно сразу, а второй вечно куда-тозапинывался, так что регулярно случалось, что Эдя среди зимы топал на работу влетних туфлях или в июле – в зимних сапогах.

В общем, обычная история. Всякому известен закон поисковшариковой ручки, согласно которому проще купить новую, чем найти одну из пятитысяч тех, что уже валяются где-то в квартире.

Однажды утром, ужаленный мухой деятельности, Хаврон сталразбирать свой письменный стол. Единственный ящик был забит настолько, чтосоглашался закрыться только после удара коленом. Среди квитанций оплаты заквартиру Эдя обнаружил непрочитанное письмо и вскрыл его:

«Дарогой Эйдуарт!

Зднем твоиго раждения на свет! Ни удивляйся шо я пишу такнеграматна. Миня сгласила систра. Ты недумай, я ие тожи фдалгу ниосталас!Теперь я пишу ниграматна, а ана чириз каждые три слова гофарит «блин». Мы ужепамирилис но сглас пройдет тока чириз гот.

Фья Трегдюймовочка»

Эдя присвистнул. Сколько же письмо тут провалялось!

«Ну ничего! Подарка ж все равно не было», – утешил он себя.

Едва он так подумал, как буквы на листе смешались,закружились и выстроились вот в какой текст:

«Ты нибось думаиш что нет падарка! Кагбы нитак!

Прехлобни моль и с фами ф ближайшее фремя праизайдет дванивероятных сабытия!»

Прежде чем Хаврон сообразил, о какой моли идет речь, отписьма отделился белый, летящий короткими зигзагами мотылек и взмыл к потолку.Секунду или две Эдя тупо смотрел на него, а затем кинулся следом, хлопаяладонями. Моль то взмывала к потолку, то оказывалась над шкафом, то коварноплясала между лампочками люстры. Эдя гнался за ней, налетал на стулья,вспрыгивал с ногами на диван.

А мотылек все порхал и порхал. Казалось, он неуязвим. Парураз Хаврону почти удавалось его прихлопнуть, но он проскальзывал междупальцами. Эдя оборвал люстру и ушиб колено, пытаясь вскочить на подоконник инастичь мотылька, присевшего отдохнуть на шторы.

Удар, удар! Эдя ощущал себя пулеметчиком, который долбит скрыши по низколетящему самолету. Мимо! Мимо! Снова мимо!

Внезапно моль исчезла. Хаврон по инерции хлопнул еще раздесять и только потом остановился. «Улетела!» – подумал Эдя. Рассеяннопосмотрев на свои ладони, он обнаружил на них белую пыльцу.

Пока Хаврон размышлял, имеет ли эта пыльца отношение к моли,и если не имеет, то куда в таком случае подевалась моль, в дверь позвонили.

– Открой! – крикнула Зозо из кухни.

– Сама открывай! – огрызнулся Эдя.

По братской привычке он всегда очень зорко следил за собой,чтобы случайно не оказать сестре какой-нибудь услуги.

– Я не буду! Я никого не жду! – заупрямилась Зозо.

– Я тоже никого не жду! – заявил Эдя.

– Да кому ты нужен! – мгновенно нашлась сестра.

Звонки в дверь становились все настойчивее. Казалось, нектопытается электрическим звонком исполнить бодренькую мелодию, но у звонка нехватало средств выражения, а у исполнителя – таланта. Примерно секунд тридцатьХаврон и Зозо выдерживали характер, после чего Эдя все-таки пошел и открыл.

За дверью стоял мужчина с лицом бойким, как у рекламногоагента. В левой руке он держал сборный букет из трех цветов – розы, пиона ихризантемы – и бутылку вина. В правой у него был чемодан. За спинойгромоздились коробки. Подозрительно много коробок.

– Эдуард! Рад тебя видеть, старина! Позови Зою! – решительнопотребовал незнакомец у Эди.

«Старина» Эдя замешкался, состыковывая Зою с Зозо, азагадочного гостя – с коробками и чемоданом.

Зою звать не пришлось. Она уже выглядывала из-за плечабрата.

– Игорь? – спросила она робко.