– Он мой рыцарь, – заявила вдруг самозванка раздраженной княгине, видя, что рыжий мальчик не в силах вымолвить ни слова и только часто-часто моргает длинными светлыми ресницами.

Княгиня Гизела смерила «рыцаря» Михала таким взглядом, будто пред ней было какое-то докучное насекомое, и прошелестела платьем мимо. За ней проследовала самозванка, сочувственно улыбнувшаяся незадачливому поклоннику, и многочисленная свита княгини Яворской.

Мадленка, опомнившись, бросилась за ними и едва успела протолкнуться в большой зал, гудевший, как улей. Для слуг за столами не было места, и она примостилась в углу, за спинами музыкантов. Вошел князь Доминик, одетый во все винно-алое (сердце Мадленки затрепетало), и пир начался.

Девушка не замечала смены блюд, не слушала заздравных речей. Вытянув длинную тоненькую шею, она мучительно прикидывала, когда уместнее подойти к самозванке и передать ей роковую записку. Слуги вносили все новые и новые кушанья – лебедей, которых приготовили и вновь одели во все их перья, так что птицы выглядели как живые; тушу кабана, из которой, когда ее разрезали, вылетели живые жаворонки, и прочие шедевры тогдашнего кулинарного искусства, которые на наш непросвещенный вкус показались бы обыкновенными извращениями. Панна Анджелика сидела за столом ниже князя; ее полуопущенные, как всегда, веки трепетали, на губах блуждала загадочная улыбка, и движения ее казались Мадленке неестественными, нарочито замедленными. С горечью девушка вынуждена была констатировать, что князь, несмотря ни на что, уделял «вялой литовской рыбе» больше внимания, чем остальным дамам, и ревность начала терзать ее маленькое храброе сердечко. «Ну и что, – думала она, – он, может, и любит ее, но я все равно лучше. Когда он это поймет…»

Мадленка не успела додумать свою мысль, не успела сообразить, что же, собственно, произойдет, когда князь Доминик поймет, что она лучше всех дам. Музыканты заиграли громче, и панна Ивинская, статная красавица с черными вразлет бровями, которую кое-кто даже прочил в невесты князю Доминику, вышла на середину зала, собираясь танцевать. Однако ей не суждено было одной покрасоваться перед князем, потому что к ней, обменявшись улыбками с хозяином пира, тотчас присоединилась ненавистная литвинка, и дамы стали двигаться друг против друга, с вызовом в глазах стараясь перещеголять друг друга изяществом движений. Все, затаив дыхание, наблюдали за их необычной дуэлью, а награда победительнице – зеленоглазый князь Доминик – сидел тут же, и по тому, как он смотрел на них, Мадленке стало ясно, что панне Ивинской ничего не светит, хоть она и красивее, и станом тоньше, и танцует более обдуманно и верно. Мадленка тихонько скользнула с места и, достав из-за пазухи записку, приблизилась к самозванке, которая, сидя неподалеку от княгини, хлопала ладонями в такт музыке. Мадленке пришлось застенчиво кашлянуть, чтобы ее присутствие заметили.

– Панна…

– А? – Мадленка была готова поклясться, что на лице самозванки появился испуг. Однако, узнав Михала, та тотчас успокоилась. – Это ты! Что тебе?

– Там просили передать послание для вас, – промямлила Мадленка, которой ее план внезапно стал казаться несусветной глупостью, и подала самозванке узкую полоску. – Любовное, надо полагать, – рискнула предположить она вслух, а про себя ужаснувшись: «Господи, что я говорю!»

– Не твоего ума дело, – сразу став ледяной, отозвалась самозванка. – От кого записка?

– От пана, – объявила Мадленка и неопределенно махнула рукой куда-то в зал, – вон там.

Самозванка развернула записку и стала читать. Мадленка впилась глазами в ее лицо. На нем отразилось именно то, что она ожидала: недоумение, замешательство, а затем – самый неприкрытый страх. Самозванка медленно сложила записку и оперлась рукою о стол. Все ее тело поникло, она словно постарела разом на много лет.

– Так от кого записка? – сквозь зубы спросила она.

– Да вон он… – поспешно начала Мадленка, обернулась и изобразила на лице недоумение. – Надо же, уже ушел!

– Хорошо, ступай, – прошелестел в ответ тихий голос. – Ступай! – уже в ярости крикнула самозванка, видя, что Мадленка все еще стоит около нее, и даже княгиня Гизела обернулась на этот крик.

Панна Ивинская и Анджелика закончили танцевать и остановились, вскинув головы, уперев руки в боки и тяжело дыша. Гости разразились громкими рукоплесканиями и криками восторга.

Мадленка отошла в сторону, выжидая, когда самозванка, потеряв голову, побежит искать того, кто надоумил ее играть чужую роль, и тем самым выдаст себя. Княгиня Гизела о чем-то спросила у «панны Соболевской», но та ничего не ответила. Она поднялась из-за стола и стала пробираться к выходу. Лицо ее было так бледно, что люди смотрели на нее с сочувствием.

– Эк наша госпожа Ивинскую-то обошла! – произнес голос над самым ухом Мадленки.

Моя героиня резко обернулась, на мгновение выпустив из поля зрения ненавистную самозванку. Впрочем, Мадленка вряд ли пожалела об этом, ибо то, что она увидела, явно заслуживало ее внимания.

В шаге от нее стояла Мария, служанка Анджелики. Ничего особенного не было ни в Марии, ни в том, что она находилась здесь. Особенным был тот предмет, который украшал правое запястье служанки, и Мадленка почувствовала, как крик застревает у нее в горле. Она с усилием сглотнула, отвела взор и вновь посмотрела на предмет. Когда-то прежде она видела его – прежде, когда он принадлежал матери Евлалии. Мадленка помнила, как, опуская погибшую настоятельницу в импровизированную могилу, отыскала ее четки в траве и положила ей на грудь. Они были бирюзовые, из красивых, гладко обточенных бусин, но Мария, очевидно, не понявшая их истинного назначения, надела их как браслет. Одна из бусин была с выщербинкой, и цепкий взгляд Мадленки тотчас отыскал ее. Сомнений больше не оставалось: это были те самые четки. Но как они могли попасть к служанке? Только через того, кто раскопал курган в русле высохшего ручья. Если, правда, четки не нашли тогда, когда князь Доминик и его дружина обнаружили изуродованные тела. Такое тоже вероятно, но Мадленка ничего подобного не помнила.

Когда девушка наконец заставила себя взглянуть на то место, где минуту назад находилась самозванка, той уже и след простыл.

Пока моя героиня, сомневаясь и не веря своим глазам, смотрела на бирюзовые четки матери-настоятельницы Евлалии, самозванка успела ускользнуть. Однако, так как в руки Мадленке неожиданно попала одна из тех путеводных нитей, которые способны привести к разгадке всего происшедшего, она не стала колебаться более и очертя голову ринулась в бой. В конце концов, пока идет пир, самозванка вряд ли денется куда-то, а раз так, можно пока пренебречь ею.

– Какой красивый у тебя браслет, Мария! – умильным голосом пропел рыжий отрок, и глаза его при этом горели каким-то странным, возбужденным огнем.

Мария удивленно повернула голову, всматриваясь в юношу. Прежде, надо сказать, он ее вовсе не жаловал.

– Да, – самодовольно подтвердила она. – Правда, чудо?