— Прости, задержалась, — хмыкнула охотница, снова подсаживаясь к племяннице. — Я, конечно, не прославленная Элеммирэ, но бесчестье… Почему-то вдохновляет. Ты когда-нибудь слышала, чтобы я пела?

— Нет…

— Поэтому делай выводы о том, что я тебе говорила. Мой выбор заставил сердце потерять покой.

— А… Что мне делать?

— Слушать! И думать своей прекрасной златовласой головкой.

Струны зазвучали тихо и печально, словно капли тающего в ладонях снега. Ириссэ, волевая и гордая, вдруг показалась племяннице слабой и измождённой, словно ещё не оправившийся от тяжёлых ран воин. Дочь короля Нолофинвэ запела едва слышно, будто через силу.

Горели ветки в радостном огне,

Костёр пылал, я любовалась лесом.

Ты в первый раз в любви признался мне

И называл меня своей принцессой.

А мне казалось — не настал мой час,

Что о любви мне думать еще рано.

Я отвечала, весело смеясь,

Что ты — герой не моего романа.

Как быстро год за годом проходил,

Я не заметила, как повзрослела,

А ты всё так же о любви твердил

И называл своею королевой.

А мне казалось — не настал мой час,

Что о любви мне думать еще рано.

Я отвечала, весело смеясь,

Что ты — герой не моего романа.

О завтрашнем не размышляла дне,

Любовь не берегла и не жалела.

И вот теперь подумать больно мне,

Что ты нашел другую королеву.

Сама свою любовь не сберегла,

Смеюсь при встрече, а на сердце рана.

Я слишком поздно поняла,

Что без тебя нет моего романа.

— Но… Это же… — Иттариэль растерялась. — Ты же… Не хотела! Не соглашалась… Сначала… Или всегда?..

— Думай своей златовласой головкой, девочка, — Ириссэ встала. — Но если ты хотела от меня совет: не отвергай любовь и борись за неё. А про поцелуи… Когда влюбишься, всё получился само собой, ты сможешь поцеловать любимого так, что он собственное имя забудет.

Подмигнув племяннице, дочь Нолофинвэ накинула капюшон и пошла к выходу из шатра.

— Верну инструмент хозяину, — заговорщически улыбнулась Ириссе. — Нехорошо обворовывать талантливого эльфа.

Иттариэль, смотря на опускающийся полог, думала обо всем услышанном… И ничего не понимала. Теперь ещё больше, чем до этого разговора.

***

Если поначалу казалось, будто скалы изо льда причудливы и прекрасны в своём пугающем холодном величии, а снег наметён дивными волнами, то, чем больше проходило времени, тем сильнее раздражал бесконечный бело-серо-чёрный пейзаж, уже не выглядевший разнообразным. То и дело поднималась метель, но быстро стихала, лишь стирая следы отряда.

«Как символично, — подумал Финдарато, рассматривая берилл в кольце. Хоть что-то яркое и не белое. — Пути назад для нас нет, даже снег напоминает об этом».

Впереди ледяные скалы расступились, открыв путникам узкий проход, в который пришлось протискиваться.

— Его надо расширять, чтобы прошли обозы, — со знанием дела сказал Финдарато, подражая интонации воображаемого мудрого владыки. Эта игра всё больше забавляла наречённого Артанис короля, и даже мороз начинал казаться не таким изнуряющим.

Бескрайняя ледяная равнина, открывшаяся взглядам, заставила остановиться, чувствуя священный трепет перед пугающей природой. Чёрно-белая пустота, где ровно прочерченную границу между двумя цветами-противоположностями размыли снежные вихри, звучала живой музыкой, словно невоплощённый дух, не облачённая в материю Песнь Творения. Эта музыка не для тел из плоти и крови, а лишь для чистой энергии, и нарушивших гармонию ожидает жестокая кара.

Вбив в ледяную скалу яркий фонарь, света которого хватает примерно на половину дня, Финдарато с отрядом двинулись в чёрно-белую мглу. Собаки настороженно пробирались сквозь снег, словно опасаясь чего-то, и, когда на горизонте стеной поднялись горы изо льда, псы вдруг с лаем бросились вперёд, правее курса, и начали раскапывать сугроб.

Почему-то заранее зная, что ничего хорошего не увидит, Финдарато стал думать, как правильно должен реагировать мудрый и всеми любимый владыка на трагедии своего народа. Воображение зачем-то пыталось напугать, рисуя картины лежащего под снегом войска Финдекано и, разумеется, его самого… Погрузившись в размышления, кому и что говорить по возвращении, какие найти слова для безутешного народа, Финдарато не заметил, как дошёл до находки собак.

Это было не войско, не отряд. Только один эльф, почерневший, скорчившийся, в окровавленной одежде, а рядом — туша огромного белого существа, похожего на волка, но с гораздо более длинной мордой. Шерсть смёрзлась от пролитой крови, особенно, на шее.

— Видимо, — печально произнес оттащивший псов эльф, — во время метели они оба отбились от собратьев, а потом встретились. Но, вместо взаимопомощи, убили друг друга. И каждый из них думал, что ничего хорошего ждать от «этой неведомой твари» не придётся.

— И не пришлось: они оба оказались правы, — горько усмехнулся подданный Финдарато, на всякий случай натягивая лук, но тетива замёрзла и лопнула.

— Шкура нам пригодится, возьмём тушу, — как сквозь сон услышал Финдарато. — А тело сожжём. Если получится.

***

Огонь робко лизал заснеженную одежду, почти угасая под порывами ветра, и, словно брезгуя почерневшей плотью, вспыхивал ярче в волосах, перебирался на щёку, но снова отступал от кожи, охотнее превращая в пепел ткань, чем тело.

Финдарато смотрел на неуверенное, но всё же настойчивое пламя, и думал, что сама последняя битва с чудовищем была не такой кошмарной, как предшествовавшее ей одинокое блуждание среди тьмы и метели, когда постепенно угасает надежда, иссякают силы…

Король не знал погибшего эльфа, никогда не встречал ранее, но воображение нарисовало его жизнь, мечты и стремления… Может быть, он был влюблён… Вспоминал ли о возлюбленной, блуждая среди снежных вихрей?

В сердце родилась музыка, играющая в такт всё более уверенному танцу огня. Может быть, этот Нолдо был менестрелем и дух, отлетев от тела, рассказал чувствительному сердцу другого певца о своей последней​ боли, желая, чтобы хоть кто-то услышал её мелодию?

Метель собою воскресит все мои тайные страхи.

Нет больше сил, мне больно, и так хочется уснуть,

Моя душа одна дрожит в объятьях снегопада,

В темнице ледяных оков держу к спасенью путь.

Ослабший разум шепчет, мысли устремляя ввысь:

«Пройди сквозь снег, не сдайся и найдешь свой путь домой…»

Но пусть он лжет, легко понять, что всё теряет смысл

Пред грозно наступающей, безжалостной зимой.

Не плачь!

Огонь угаснет в любящем сердце,