Неприветливо встретила Италия наших путешественников: дулсирокко, или, как произносят итальянцы, «широкко», очень горячий, сухойафриканский ветер. Термометр показывал около сорока пяти градусов жары. Поулицам, точно так же, как в Одессе, выложенным плитками лавы или простовырубленным в ее окаменевших потоках, неслись клубы пыли. Небо было тусклое,желтоватое, со свинцовым отливом. Мулы и лошади с красными чехольчиками наушах, запряженные в нарядные экипажи, понуро стояли на площади, и ветер загибалв одну сторону струю фонтана и их пыльные хвосты.

Редкие прохожие медленно двигались по улицам, охваченныеапатией. Даже гиды, сидящие на краю фонтана, не в силах были подойти кпутешественникам и только делали издали вялые знаки и показывали пачкиоткрыток.

В городском саду слышался жестяной шелест пальм со сбитымина сторону верхушками. Тускло мерцала почти черная листва магнолий; в аллеяхвалялись ее сломанные ветки с громадными восковыми цветами, уже мертвыми ипокрытыми коричневыми пятнами гниения; в пиниях и лаврах билась разорваннаявуаль серой паутины, и над всем этим чувствовалось давящее присутствие Этны.

Лучше всего было бы вернуться на пароход. Но, вычитав впутеводителе, что Катания расположена на месте древнего города Катана,совершенно покрытого лавой, от которого, впрочем, сохранились остатки форума,театра и других архитектурных сооружений древних римлян, Василий Петрович вочто бы то ни стало пожелал показать их детям.

Они долго поднимались против ветра, изнемогая от зноя иобливаясь потом, по улицам, все время трудно идущим в гору, пока наконец неувидели эти достопримечательности. Но мальчики так измучились, что уже не моглиничего ни понять, ни оценить.

В музей не пошли. Им казалось, что они целую вечность бродятпо этому зловещему городу и что за это время пароход, наверно, уже разгрузилсяи погрузился и можно будет плыть дальше.

Но под влиянием сирокко портовые работы шли втрое медленнее,чем обычно. Лишь недавно окончили выгружать скот, и, для того чтобы попасть напароход, пришлось пробираться через стадо измученных коров, которые уже не всостоянии были даже мычать, а только смотрели на Петину соломенную шляпуслезящимися глазами, в то время как сирокко круто загибал их хвосты и свистел врогах.

Но зато как все чудесно изменилось, когда на следующий деньвошли в Мессинский пролив и бросили якорь на рейде против города Мессины!

Здесь уже была живописная Италия общеизвестных акварелей иолеографий. Синее небо, еще более синее море, косые паруса, скалы и берега вапельсиновых и маслиновых рощах.

С рейда город Мессина также выглядел по-сицилийски красиво,заманчиво, однако Пете на миг почудилось что-то тревожное в расположении иколичестве домов. Их показалось гораздо меньше, чем могло быть. Между нимиугадывались какие-то мертвые пространства, скрытые в беспорядочных зарослях.Даже в самом названии «Мессина» как будто заключалось что-то ужасное. И лишькогда высадились на пристань, Петя увидел, что больше половины городапредставляет собой развалины.

Тогда он вдруг вспомнил слова, которые три года назад сужасом повторял весь мир: мессинское землетрясение. Он сам не раз говорил это,но плохо понимал, что это значит. Он уже видел развалины Византии, ДревнейГреции, владений древних римлян, но то были живописные камни, историческиепамятники – не больше; они разрушались медленно, в течение тысячелетий. Онипоражали воображение, но оставляли душу холодной. Теперь же Петя увидел кучинового строительного мусора, который еще совсем недавно был кварталами жилыхдомов.

Разрушение города и гибель десятков тысяч людей произошли втечение нескольких минут и не оставили после себя ни крепостных башен, нимраморных колоннад, ничего, кроме жалких обломков квартирных перегородок склочьями мещанских обоев, дранки, битого стекла и скрученных железных кроватей,поросших теперь дерезой и пасленом. Это был первый разрушенный город, которыйвидел Петя. Не какой-нибудь великий, древний, из учебника истории, а самыйобыкновенный, даже не очень большой современный итальянский город, населенныйсамыми обыкновенными итальянцами.

И через очень много лет, когда Петя, будучи уже взрослым,даже пожилым человеком, с ужасом увидел разрушенные города Европы, он все же немог забыть развалины Мессины.

Всюду виднелась ужасающая итальянская нищета, полускрытаяюжной растительностью и смягченная яркими красками сицилийского лета.Большинство мессинских жителей до сих пор ютились во временных бараках,палатках, хижинах, сколоченных из остатков домов. Всюду висело на веревкахразноцветное тряпье. Козы ходили по заросшим, мусорным холмам. Почти голые детис блестящими, как антрацит, калабрийскими глазами бегали по разрушенным улицами копались в развалинах, все еще надеясь найти там что-нибудь ценное.

На месте разрушенных магазинов стояли сарайчики, в которыхторговали открытками, лимонадом, углем, маслинами…

Семейство Бачей шло по раскаленным улицам этого полумертвогогорода, окруженное толпой рыбаков, лодочников и детей. Они хваталипутешественников за руки, улыбались и, заглядывая в лицо, сыпали трескучимитальянским речитативом. Это не были ни гиды, ни нищие, и невозможно былопонять, чего они добиваются. Они с особенным оживлением трогали Петинуфланельку и гладили его матросский воротник, на все лады повторяя: «Маринайоруссо, маринайо руссо!»

Василий Петрович вспомнил: во время землетрясения намессинском рейде стояла русская эскадра, и русские моряки проявили многосамоотверженного героизма, спасая жителей гибнущего города.

Теперь, увидев Петину фланельку флотского образца и узнав помногим признакам в семействе Бачей русских, жители города выражали русскимлюдям и в особенности маленькому русскому матросу чувства восхищения ипризнательности.

Они описывали непонятными словами, но понятными жестамистрашную картину землетрясения и подвиги русских моряков, бросавшихся в горящиедома и выкапывающих из-под развалин гибнувших итальянцев.

В толпу ворвалась старая, седая итальянка, в лохмотьях, сбольшим глиняным кувшином за спиной, и подала семейству Бачей на подносе тристакана свежей воды, – аква фреска! – единственное, чем она могла выразить своюблагодарность русским. Петино сердце наполнилось чувством гордости, и онпожалел, что не надел матросскую шапку, сшитую дядей Федей, а еще большепожалел, что на этой шапке не было георгиевской ленты.

– Грацие, руссо! – повторяли итальянцы, пожимая руки ВасилиюПетровичу, Пете и Павлику, и это было вполне понятно.

Но еще слышалось и нечто другое:

– Эввива ла революционе, эввива ла репубблика русса!