Валентина обиженно фыркнула, но спорить не стала – прилегла рядом, повернулась на спину.

«Неужели она в самом деле провела почти сутки под водой?» – вернулась мысль, которую Трапезников старательно гнал от себя.

Лунный свет становился все ярче.

«Уж полночь близится… а секса-то всё нет!» – с тоской подумал Трапезников.

Покосился на жену – грудь ее неровно вздымалась. Волнуется? Ресницы опущены, губы сжаты… Обиделась?

Валентина слабо вздохнула, чуть приоткрыв губы, и вдруг… вдруг из них выползло что-то белое, крошечное, и прилегло рядом на щеке.

Это был червяк! Червячок! Такие заводятся в гнилом мясе!

Трапезников подскочил.

– Ладно, лежи, отдыхай, – тихо сказала Валентина, и во рту ее отчетливо булькнула вода, а потом ее пальцы потянулись к плечу Трапезникова.

Костлявые, черно-зеленые пальцы, от которых отчетливо несло гнилью!

Трапезников взвился с постели, ринулся к двери, чуть не упал, наткнувшись на свою одежду, лежащую на полу, сгреб ее в охапку, ударился всем телом в дверь, но она оказалась заперта!

Оглянулся.

Валентина сидела на постели, тянулась к нему, жалобно всхлипывала – вернее, булькала, потому что изо рта ее выливалась вода, и вода капала с протянутых к нему пальцев, почти лишенных кожи…

«Ее объели рыбы!» – вдруг подумал Трапезников – и, не помня себя, бросился в окно.

Нижний Новгород, наши дни

Михаил как в воду канул! Телефон его сначала просто не отвечал, потом, сколько Женя ни набирала номер, следовал стандартный ответ: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, перезвоните позже». Но перезванивать было бессмысленно – она снова и снова нарывалась на тот же ответ.

Женя, конечно, давно пожала бы плечами и отогнала от себя мысли о человеке, который доставил ей столько неприятностей, а теперь навлек их на себя… да, она именно так и поступила бы, если бы не особая гнусность всей этой ситуации. Ведь Женя видела, своими глазами видела змейку, которую выдернула из плеча Михаила, которую потом сожгла, и это была никакая не галлюцинация. Предположим, этот загадочный Верьгиз и в самом деле обладал сверхъестественными способностями и смог загипнотизировать Михаила, пока тот был в деревне с загадочным и почему-то пугающим названием Сырьжакенже. Предположим! Но как он умудрился сделать то же самое с Женей, которая находилась от него больше чем за сто километров?! Или он в Нижнем сейчас? Ходит вокруг салона и колдует, колдует…

Бред какой-то! Ну просто бред!

Но змейка была настоящей. Змейка-браслетик…

А еще настоящими были бланк договора дарения, печать на нем и подпись: Павел Вячеславович Абрамец.

Неизвестно почему, эта фамилия острым своим звучанием царапала Женю одновременно до боли – и до отвращения! И опять возникло ощущение, что в этой непонятной ситуации кроется опасность не только для Михаила, но и для нее самой, и для ее семьи.

Для семьи… Женя помнила кое-какие рассказы деда и матери, знала, хотя и без особых подробностей, что иногда им мстили враги знаменитого Грозы, хотя после его смерти прошло уже очень много лет. Что, если и эта история восходит ко временам Грозы? Впрочем, едва ли: ведь пострадал Михаил, причем спустя довольно долгое время после того, как перестал иметь отношение к семье Морозовых – потомков Грозы. То есть жертвой стал вообще чужой человек!

И все-таки чего ей так далась эта фамилия – Абрамец? Почему скребет память, будто острием гвоздя назойливо проводят по стеклу? Вспоминать нечего, нечего… а кажется необходимым что-то вспомнить!

Прошло три дня в бесплодных попытках дозвониться до Михаила и как-то себя успокоить, и в конце концов Женя не выдержала: напилась с вечера кофе, чтобы сон не морил, дождалась полуночи, позвонила по ватсап в Хабаровск, где было в это время семь утра, – и услышала бодрый голос деда Саши: он вставал рано и отправлялся на пробежку, если не было утренних лекций в мединституте или в медицинском техникуме.

– Слушай, дед, тебе фамилия Абрамец что-нибудь говорит? – спросила, едва поздоровавшись.

– Абрамец? – Голос деда, только что ласково журчащий от радости, что позвонила любимая внучка, зазвучал настороженно: – Говорит, и даже очень. А почему ты спрашиваешь?

– Потом расскажу, – ответила Женя. – Сначала ты.

– Ну, это долгая история, – протянул дед.

– А что, у тебя лекция? – огорчилась Женя. – Времени мало?

– Лекция через два часа, я вполне успею, – успокоил дед. – Вспоминать это мне нелегко, но верю, что ты не с досужим интересом спрашиваешь.

– Не с досужим, – подтвердила Женя.

– Ты в опасности? – резко спросил Александр Александрович.

– Да ты что! – постаралась засмеяться Женя. – Нет! Но Михаил в опасности, как мне кажется.

– Михаил? – удивился дед. – Какой?

– Назаров.

– Здрасьте! – удивился он еще больше. – А этот-то из какого гиперпространства вывалился?!

– Дед, я про это потом расскажу, ладно? – взмолилась Женя. – Ты мне про фамилию Абрамец поведай-ка для начала.

– Абрамец… – медленно повторил Александр Александрович. – Помню еще в самом что ни на есть детстве Люсю Абрамец, нашу московскую соседку. Помню, что она меня терпеть не могла, а я это почему-то чувствовал. Наверное, потому что рос в атмосфере всеобщего обожания, вот и воспринимал особенно остро полную этому противоположность. Потом, когда мы эвакуировались в Горький осенью тысяча девятьсот сорок первого года, иногда мне эта Люся Абрамец снилась. Она была удивительно некрасива, что меня просто бесило, потому что Тамама… – Голос его дрогнул: – Так я называл Тамару Морозову, женщину, которая меня усыновила, – она была изумительно красива, и Ольга Васильева, которая удочерила Женьку, тоже была прелестна. Я их лица тех, горьковских, военных времен, помню необыкновенно отчетливо! Мои детские сны, в которых участвовала Люся Абрамец, были всегда пугающими. Когда погибла Ляля – мы с Женькой так Ольгу называли, – за нами приехал дядя Саша Морозов, муж Тамары, он заменил мне отца, его фамилию и отчество я и ношу… Так вот он эту Люсю Абрамец вскользь упоминал в каком-то разговоре. Якобы видел ее в Москве, она и сообщила ему, что мы эвакуировались и где находимся. Потом прошло много, много лет, когда я об этой женщине вовсе не вспоминал, но эта фамилия иногда до боли царапала мою память – знаешь, будто ногтем по стеклу!

– Знаю, – буркнула Женя. – Вот точно так же она и мою память царапает!

– Да почему?! – изумился Александр Александрович. – Где ты с этой фамилией столкнулась?

– Все потом, дед! Сначала ты рассказывай!

– Сурово, – пробормотал Александр Александрович. – Вот такая очередность, да? Ну хорошо. Помнишь, я тебе рассказывал о человеке, который виноват в смерти моих родителей, который убил Лялю и хотел убить нас с Женькой?