– Нет Роджера, убили его. Сначала Желудева убили, потом его. Это называется тщательно спланированной акцией. И провел ее ты. Сначала Желудева, потом Роджера…

– Ага, убил Желудева, потом поехал домой, оставил там пистолет и поехал убивать Роджера из другого пистолета. По логике вещей, я должен был вернуться домой, чтобы оставить там и второй пистолет…

– А с чего ты взял, что Роджера убили из пистолета? – сделал стойку Кочанов.

– Да есть информация.

– Догадываюсь, откуда… Мне на Роджера наплевать, собаке собачья смерть. Но если мы начнем закапывать эту собаку под тебя, то ты по двум убийства пойдешь, а это верная вышка. Но я предлагаю тебе выбор – ты сознаешься в убийстве Желудева, а мы не предъявляем тебе Роджера.

– Так и за одного Желудева мне вышка «светит».

– Ну, суд учтет твое чистосердечное признание.

– Хорошо, я признаюсь… Признаюсь в том, что не убивал Желудева, – ухмыльнулся Виктор.

Сначала старшина надел ему на голову пакет, а затем опустил на нее всю тяжесть уголовно-процессуального кодекса. И бил он до тех пор, пока жертва не потеряла сознание…

На этот раз Виктор приходил в себя дольше обычного.

– Ты что, тупой? – снова насел на него Кочанов. – Нам же не нужно твое признание. Мы и так знаем, что это ты убил нашего коллегу и друга. Да все сотрудники отдела рады придушить тебя, гниду, собственными руками. Ты же здесь и дня не проживешь!

Виктор вдруг вспомнил свой первый с ним разговор.

– Но если я признаюсь, ты отвезешь меня в Москву, в областной ГУВД, где меня никто не тронет, – тускло усмехнулся он.

В Москве сейчас Ульяна. С наследством Роджера. Возможно, это действительно очень приличные деньги. Сейчас она живет где-нибудь в хорошей гостинице, потом купит квартиру, переберется туда и будет жить в свое удовольствие. Со временем откроет свой бизнес, начнет зарабатывать деньги… Хорошо ей. А ему плохо. Чертовски плохо. И все потому, что он свалял дурака. Надо было ехать с ней. Ведь она же правильно сказала, что менты не отстанут от него, пока не уроют. Не тюрьма его ждет впереди, а могила…

– Смешно? – разозлился Кочанов. – Смотри, как бы плакать не пришлось.

– Я не убивал Желудева. И не надо ждать от меня слез раскаяния.

Опер снова дал отмашку, и старшина опять обрушил на него всю тяжесть своего гнева.

На этот раз Виктор пришел в себя в камере предварительного заключения. И это была та самая камера, в которой он уже однажды «гостил». Опять он здесь один, но опыт прошлого подсказывал, что это ненадолго. Тогда к нему подселили «наседку». А сейчас кто пожалует?

Он вспомнил, что напророчила ему Ульяна – два здоровых амбала будут избивать его в тюремной камере, пока он не отдаст концы. Не хотелось бы, чтобы пророчество сбылось…

Но вскоре выяснилось, что Ульяна и здесь оказалась права. К нему в камеру действительно зашли двое. Причем это случилось ночью. Оба угрожающего вида, мощного телосложения, только без дубинок, потому что не менты они, а такие же арестанты, как и Виктор.

– Кто такой? – грубо спросил у него один из них.

Голова у него, как у Карлсона, – узкая наверху и расширяющаяся книзу. Шея настолько короткая и мощная, что, казалось, голова врастала в плечи.

– Виктор я.

– Витек?

– Ну, можно и так.

– А может, Виток?

– Ну, если ты это знаешь, чего спрашиваешь?

– А ты что, борзый? – Громила угрожающе смотрел на него сквозь щелочки глаз.

– Нарываешься? – спросил второй, чуть послабее на вид.

У этого узкое лицо, а нос несоразмерно широкий, да еще и кривой.

– Да нет, это вы наезжаете.

Виктор уже понял, что без драки не обойтись. Эти двое с ходу могли наброситься на него, но, похоже, они искали повод, чтобы привести в исполнение ментовский приговор. Или просто накручивали себя, чтобы легче было спустить кулаки с привязи.

– Я слышал, ты тут у нас в Заполье корни пустил, да? – шлепая кулаком по своей же ладони, скривил губы амбал. – Блатных не уважаешь, наваром с ними не делишься.

– А ты блатной?

– Блатной. И срок на зоне мотал. Я срок мотал, а ты здесь, падла, жировал. И на воровской «общак» не отстегивал, братву на зонах «не грел». Знаешь, что за это бывает?

Похоже, амбал довел себя до кондиции, а это означало, что сейчас в ход пойдут кулаки. И Виктору пришлось принять единственно правильное в этой ситуации решение – он ударил первым, коленкой под пах, и с такой силой, что амбал просел в коленях. Но второй не стал ждать, когда переключатся на него, и тоже ударил – кулаком в челюсть.

В ушах у Виктора зазвенело, но сознание в разнос не пошло. Он тут же ответил ударом, сбил нападавшего с ног, но попал под кулак амбала…

Громила бил мощно, правда недостаточно для того, чтобы Виктор упал, видно сказывался шок от первого пропущенного удара. Второй тоже махал руками, но все никак не мог ударить в полную силу. Виктора атаковали с двух сторон, он пропускал удары, бил в ответ. Падал, увлекая за собой своих противников, катался с ними по полу, поднимался. И эта карусель крутилась долго, до тех пор, пока ментовские прихвостни не выбились из сил…

Они ушли, обещая вернуться. Как только за ними закрылась дверь, Виктор обессиленно рухнул на нары. Лицо разбито в хлам, глаза превратились в тонкие щелочки, нос распух в картошку, два зуба валяются где-то на полу… Если бы прессовщики сейчас вернулись, у Виктора просто бы не хватило сил, чтобы подняться.

А к вечеру следующего дня его выдернули на допрос.

– Ты кто такой? – глядя на него, глумливо спросил Кочанов.

Действительно, после вчерашней экзекуции Виктора трудно было узнать.

– А-а, Ивашов! Что это с тобой? С нар упал?

– Не убивал я Желудева.

– Не хочешь сознаваться?

– Не в чем.

– А в том, что женщину изнасиловал, сознаться не хочешь?

– Какую женщину? – похолодел Виктор.

– Лелю Семенову. Вот она показания дала, что ты затащил ее к себе домой, избил, надругался, причем в извращенной форме…

– Извращенная форма у тебя в голове, начальник. Кого это я изнасиловал?

– Я же сказал, кого.

– Не знаю я никакой Лели Семеновой.

Лукавил Виктор, он уже понял, что за Леля могла обвинить его в изнасиловании. Лялька это, та самая ментовская сучка, которая подбросила ему наркоту. Снова она играет против него…

– Знаешь. Ты к ней своих ребят присылал, насчет наркоты выяснял, которую она якобы тебе подбросила. Вспомнил?

– Не знаю ничего.

– Ну, ты можешь отрицать сколько угодно, суд все равно тебе не поверит.