— Величай! — донесся до нее суровый окрик, и Антонина заметила костлявую фигуру в черном старомодном платье и с затейливой прической.

Опираясь на массивную трость с металлическим надалбашником в форме головы орла, к ней приблизилась Аглая Леонардовна, правая рука, или нога, Костяная Нога, как шепталась терроризируемая ею прислуга, — молодого хозяина, которому Аглая доводилась какой-то седьмой водой на киселе и усиленно, после получения Евстратом Харитоновичем состояния скончавшегося (в номере 184) отца-миллионщика, помогала управлять отелем «Петрополис».

— Прохлаждаешься, когда все остальные трудятся не покладая рук? — спросила грозно Аглая Леонардовна, она почему-то с перового же дня невзлюбила Антонину. Девушка всегда безропотно исполняла приказания Костяной Ноги, чем доводила ее до белого каления, и была с ней до обморока почтительна, считая, однако, что Аглая абсолютно не подходит на роль управляющей «Петрополисом», и тайно лелеяла мечту проучить эту строгую и злобную особу.

— И ног, видимо, тоже? — спросила с величайшей кротостью Антонина, взирая на уродливый коричневый ортопедический ботинок Аглаи, который скрывал ее изуродованную от рождения — костяную, правую — ногу, вернее, стопу.

Аглая проскрипела:

— Величай, ты что-то сказала?

Антонина с еще большей кротостью произнесла:

— Никак нет, Аглая Леонардовна! Искала вас, чтобы сообщить об одном крайне неприятном инциденте…

Вот кого она искала, так это уж точно не Аглаю, но до молодого хозяина старуха никого не допускала.

— О каком таком неприятном инциденте речь? — подозрительно спросила Аглая Леонардовна, и в этот момент раздался неприятный мужской голос:

— Maman, вот вы где! А я с ног сбился, вас разыскивая…

Антонина подавила острое желание снова прокомментировать реплику о чьих-то ногах; она уже знала, кто возник за ее спиной, — отпрыск Аглаи, Викентий Иванович, человек еще молодой, но с обширной лысиной, обширной лопатообразной рыжей бородой, еще более обширным животом и гораздо более обширным самомнением.

— Да вот Величай что-то лопочет о неприятном инциденте… — заявила Костяная Нога, тыкая в Антонину своей массивной тростью. От Антонины не ускользнуло, что мать с сыном обменялись короткими, но многозначительными взглядами.

Интересно, почему?

— Опять кто-либо из постояльцев исчез? — спросил Викентий, вразвалочку подходя к горничной. От него, как всегда, пахло каким-то приторным одеколоном, которым он поливал себя с головы до ног.

Он имел в виду все эти непонятные исчезновения их гостей. Хотя вроде бы для каждого из этих трагических происшествий имелось свое объяснение — предсмертная записка о желании утонуть в Неве, стопка писем, адресованных любовнице, счет за билет на океанский лайнер…

Но Антонину занимала частота и регулярность исчезновений именно в их отеле. И не ее одну: она подумала о Романе Романовиче Лялько, пронырливом типе из уголовного розыска.

— Нет, на этот раз подметное письмо с угрозами в адрес мадам Розальды… — произнесла Антонина, и в этот момент с улицы донеслись восторженные крики и аплодисменты.

Аглая, внимательно посмотрев на старшую горничную, промолвила:

— Потом все расскажешь. А сейчас марш на встречу нашей знаменитой гостьи!

— Но это крайне важное дело, ведь если мадам войдет в номер и увидит послание, лежащее у нее на постели… — начала Антонина, но Викентий, злобно усмехнувшись, сказал:

— Величай, я официально выношу тебе второе предупреждение! Первое, как ты помнишь, ты заработала на прошлой неделе. Еще одно, третье, и можешь собирать свои вещички и убираться прочь!

Девушка, понимая, что связываться с Аглаей и ее сынком себе дороже, удалилась. Однако только сделала вид, что спускается по лестнице, и, вернувшись в коридор с другой стороны, спряталась за углом и попыталась уловить, о чем негромко переговаривались друг с другом мать и сын, считая, что полностью одни на этаже.

— И надо быть осторожнее… — долетел до нее шепот Аглаи, а ее сынок произнес:

— Maman, ждать осталось недолго! Когда отель станет нашим…

В этот момент грянула оперная ария, та самая, Царицы Ночи, которая сделала когда-то Розальду Долоретти в одночасье знаменитой, напрочь заглушая разговор двух неприятных личностей.

«Когда отель станет нашим…» Быстро сбегая по лестницы и умело лавируя в толпе гостей, зевак и репортеров, собравшихся в холле, Аглая встала последней в шеренгу прислуги, выстроившейся перед входом для встречи великой певицы.

Она заметила и бледного, выглядевшего печальным, молодого хозяина, Евстрата Харитоновича. Судя по всему, после смерти отца нести в одиночку бремя руководства гостиницей было слишком тяжелой для него ношей. Антонина подумала, что неплохо бы узнать, кто в случае смерти иль какой иной жуткой трагедии с Евстратом Харитоновичем унаследует его капиталы и «Петрополис». Женат он еще не был, так что не исключено, что все отойдет дальним родственникам: Аглае Леонардовне и ее сынку Викентию.

Скрытый финансовый мотив, прямо как в прочитанном ею недавно увлекательном детективном романе господина Державина-Клеопатрова «Вой последнего пса».

И это наводило на определенные размышления.

Однако появление торжественной процессии отвлекло Антонину от тревожных мыслей. Она заметила длиннющий ярко-красный автомобиль с откидным верхом — средство передвижения, которое выглядело экстравагантным даже на улицах столицы гигантской империи.

Автомобиль медленно, под такты моцартовской арии, двигался по улице к «Петрополису», а стоявшие на тротуаре зеваки махали руками, подбрасывали в воздух шляпы и били в ладоши.

Антонина разглядела и саму Розальду Долоретти — высокую полную даму, облаченную в некое подобие греческой туники, с каскадом рыжих волос, ниспадавших на спину. Лоб примадонны украшала нестерпимо сверкавшая брильянтовая тиара, к груди Розальда прижимала охапку цветов, а на безымянном пальце левой руки Антонина разглядела огромную черную жемчужину, ту самую, которую женщине подарил когда-то в знак вечной любви один из Романовых.

Певица раскланивалась, принимая комплименты и явно с большим удовольствием наслаждаясь восторженным приемом, устроенным ей петербуржцами. Сверкали вспышки многочисленных фотографических аппаратов, со всех сторон слышались громкие крики, а автомобиль с Розальдой подъехал ко входу в «Петрополис».

Долоретти шагнула на красную ковровую дорожку, и к ней направился молодой Прасагов, сопровождаемый нацепившей на лицо приветливую ухмылку Аглаей и толстым Викентием. Костяной Ноге удалось даже оттереть законного хозяина от певицы, подпихнуть к ней своего сыночка, который галантно поцеловал примадонне руку и сделал какой-то комплимент, от которого гостья звонко рассмеялась.

Голос в самом деле у нее был ангельский.