Но Лев вдруг отстранился и, держа меня за плечи, заглянул в глаза. Смотрел серьезно, даже сурово, а у меня сердце колотилось с невероятной быстротой, даже мошки перед глазами плавали. Я застыла в ожидании того, что он хочет сказать. В животе от предчувствия будто колючий жгут скрутился, руки мелко задрожали.

Лаврентьев держал Любу за плечи, смотрел в ее широко распахнутые лазурные глаза и не хотел отпускать ни за что на свете. Няня смотрела так открыто, так доверчиво, что сжималось сердце, а кровь по венам неслась с немыслимой скоростью. Сейчас она снова призналась ему, по-детски бесхитростно, но с таким виноватым видом, какой был у Маргариты, когда дочка разбила бабушкину вазу.

Хотелось прижать к себе хрупкое тонкое тело, вновь накрыть ртом податливые губы и сминать их, терзать, владеть безраздельно… но Лев понимал, если он позволит себе еще хоть один поцелуй, он не остановится, пойдет до конца. Подхватит на руки почти невесомое тело девушки, унесет к себе и закружит в вихре страсти. И знал, что Люба не откажет, не оттолкнет.

Но мог ли он так бесстыдно воспользоваться ее доверием? С одной стороны, она слишком серьезна и чересчур взрослая для своих двадцати с хвостиком, и эта спокойная серьезность очень нравилась Лаврентьеву. С другой, настолько откровенно невинная, что от одного взгляда кровь вскипала в венах. Хотелось присвоить, спрятать, защитить… и обладать. Сейчас Лев отчаянно жалел, что в тот первый раз, когда девушка пришла к нему в душ, пусть и случайно, он не воспользовался этим.

Что скрывать, няня сразу приглянулась ему, но проклятые предубеждения помешали зову тела. В тот момент Лев бы не остановился, но сейчас что-то изменилось в нем. Он не мог просто закрыть глаза на совесть и взять то, что так и просится в руки. За эти дни в нем проснулась ответственность за эту девушку. И сейчас он искренне ненавидел это чувство, сдерживаясь изо всех сил, потому что так хотелось вновь вкусить сладость ее поцелуя, что слегка подрагивали пальцы и ныло в паху.

Раздираемый противоречиями, терзаемый сомнениями, он процедил:

– Крепко держитесь на ногах?

– А? – растерялась Люба.

И сердце мужчины болезненно сжалось при виде разочарования в ее взгляде.

«Ох, Люба, – мысленно простонал он. – Не играй со мной. Я и так не знаю, откуда взять силы противостоять этому искушению». А вслух произнес еще более холодным тоном:

– Я спросил, хорошо ли вы стоите. Не собираетесь больше падать?

А вот теперь на ее пылающем от смущения лице явно видна обида. Лаврентьев затаил дыхание, вновь сражаясь с собой. Открытая на чувства няня требовала от босса того же… но, к сожалению, не к себе, а к дочери. А ему так хотелось потренироваться на няне. Нет, надо сейчас же отпустить ее подрагивающие плечи. Иначе еще минута, и он не сможет этого сделать, уже не отступит.

Люба вскинула острый подбородок, и мужчина едва сдержал улыбку: теперь она разозлилась.

– Я крепко стою на ногах, Лев Сергеевич, – с нотками металла в голосе процедила она. – Уверяю вас, я не упаду.

Лев был уверен, что еще один поцелуй, и упадет. В его объятия. Как же хотелось перейти эту грань! Вновь обладать податливым женским телом, насладиться им в полной мере, раствориться в наслаждении… Он сжал челюсти и, все еще не отпуская няню, медленно провел большим пальцем по мягкой коже ее плеча. И едва не взвыл от яростно захлестнувшего желания. Даже перед глазами потемнело. Резко отдернул руки и почти прорычал:

– Тогда возвращайтесь к себе.

Няня растерянно огляделась.

– Но здесь беспорядок.

– Убирайтесь! – не выдержал Лев.

Он вцепился в столешницу и, не глядя на девушку, ненавидел себя. Да что происходит? Он не юнец со спермотоксикозом, а взрослый мужчина, хорошо владеющий своим телом. Он не смотрел в сторону Любы, зная, что она еще сильнее обиделась, а возможно и испугалась. Но это для ее же блага. Переступи он линию сейчас, пришлось бы искать новую няню, а Любу…

Что дальше делать с ней, он не знал. С одной стороны, твердо решил не отпускать девушку, с другой понятия не имел, что стоит за словом «потом». Но слово нравилось. Да, он подумает потом. Он уже прикинул план и будет ему следовать. А то, что тело взбунтовалось раньше времени… Так это он сам себя накрутил. Вот зачем, спрашивается, было идти в ее комнату? Привык укутывать ее плечи одеялом после того, как поцелует спящую дочь? Ты дурак, Лаврентьев!

Но этого было мало. Надо было ее обнимать на кухне, целовать. Конечно, ему, как любому здоровому мужчине, нужен нормальный секс. Может, согласиться на недвусмысленное предложение Дульнева и провести «переговоры» в сауне? Он намекал, что «компания» будет милой. Сбросить напряжение, чтобы не кидаться на Любу, словно оголодавший после долгого плавания моряк. Да, так и нужно сделать.

Выдохнув, Лев ощутил, что волна дикого возбуждения схлынула. Отпустил столешницу и посмотрел туда, где стояла няня. Разумеется, ее не было, но Лаврентьев все равно ощутил укол разочарования. Медленно, стараясь не поскользнуться на пролитом молоке, он отправился в свою спальню.

Пытаясь уснуть, никак не мог выбросить из головы образ доверчиво смотревшей на него девушки. И то сжимал челюсти, ругая себя, что не воспользовался моментом, то хвалил за выдержку. И не мог понять, что же его так раздражает во всем этом. Лишь засыпая, Лаврентьев подумал, что впервые женщина не ведет себя с ним, как завоевательница, а доверяется и ждет его действий. А он совершенно не знает, что делать.

Но завтра он попробует. Воспользуется игрой дочери, чтобы переиграть няню. Ведь будет день…

* * *

Люба поперхнулась и, отчаянно покраснев, закашлялась после его слов, а Маргарита радостно взвизгнула и, выскочив из-за стола, бросилась обнимать отца.

– Папа, это так классно! Как же ты замечательно придумал! И как я сама не догадалась?

– Лев Сергеевич, – откашлявшись, произнесла няня и посмотрела на Лаврентьева с легкой злостью. – Можно с вами поговорить? Наедине.

Анна Васильевна, делая вид, что все происходящее ее не касается, продолжала жарить пончики. Лев осторожно подтолкнул Маргариту к столу.

– Иди завтракать. – Кивнул няне: – В моем кабинете.

И пошел к выходу. Повернувшись спиной к растерянной и даже слегка напуганной Любе, позволил себе довольную улыбку. Доигралась? Как будешь выпутываться? Ему и самому было интересно, как поступит няня, как отреагирует, что предпримет. Игра все сильнее увлекала самого Лаврентьева.

Он зашел в кабинет и, подождав, пока девушка минует его, закрыл дверь. Анна Васильевна позаботится, чтобы дочь оставалась внизу, а это значит…

Стерев улыбку с лица, Лев нацепил маску безразличия и повернулся к Любе.

– Слушаю. – Глянул на часы. – У вас шесть минут.

Люба преобразилась – раскраснелась и похорошела – шагнула к боссу вплотную, кулаки сжала, глазами синими сверкнула.