У гедонистов, когда они думают о трудоголиках, такую злость, подозреваю, вызывает то, что трудоголики без всяких наркотиков и оргий получают больше удовольствия.

Позавтракав, я сразу уходил в котельный отсек и писал до без десяти одиннадцать. Потом Салли везла меня к Баском-хиллу. Я поднимался на холм к университетскому зданию, входил в аудиторию со звонком и преподавал с одиннадцати до четырех. Потом шел домой, до ужина проверял работы, после ужина готовился к завтрашним занятиям или шел в котельный отсек и еще что-то писал.

Салли участвовала во всем мною написанном; я читал ей большую часть либо поздним вечером, либо во время завтрака. Она была критиком, редактором, жалящим слепнем, кладезем сведений, ассистентом-исследователем, машинисткой. Она решала, когда вещь готова и ее можно послать, когда нужна доработка, когда она совсем не годится. И в то время, которое я проводил в котельном отсеке или в университете, ей было чем заняться помимо этого – почти всегда вместе с Чарити.

Они были неразлучны. Чарити, проявлявшая активность на двадцати фронтах, вовлекала в нее Салли. Хотя у самой Чарити музыкальных способностей не было (пела она как-то пронзительно и всегда слишком высоко, тебе надо было стать кастратом, чтобы попасть в лад), она очень любила музыку. Она оказывала поддержку своей подруге, молодой пианистке, которая готовилась к концерту в Карнеги-холле, и они с Салли часто ходили слушать ее игру. Они обе пели в университетском хоре, а это – еженедельные репетиции и время от времени выступления. Они ходили на многие концерты, то с Сидом или со мной, то одни. Большей частью эти концерты были бесплатными, но если нет – у Чарити в сумочке всегда обнаруживался лишний билет, купленный, по ее словам, для кого-то другого, кто не смог пойти.

Они ходили в кино, в театр, на лекции, на уроки изобразительного искусства, на фотовыставки, на чаепития, на прогулки. С января начались вечеринки с подарками для будущих детишек и другие совместные приготовления. А после марта, который я помню очень хорошо, наступило время, когда Салли надо было поправляться самой, ухаживать за ребенком и встала острейшая проблема подгузников, ведь стиральной машины у нас не было. К счастью, у Чарити она имелась, к тому же она наняла себе помощницу. Экскременты нашего дитяти смывались, как грех, на Ван-Хайз-стрит.

Пару раз, когда погода позволяла, они ездили со стремянкой на участок в два акра, который Ланги купили в пригородном местечке Фроствуд, и поднимались по ее скользким ступенькам, чтобы оценить вид или степень солнечной освещенности. Ибо Чарити, когда Сид получил работу в Висконсине, твердо решила, что он будет не чета тем преподавателям низшего разряда, которых держат три года, а потом выставляют вон, чтобы начинали все сначала на каком-нибудь новом и, скорее всего, худшем месте. Сид должен был так себя проявить, и вдвоем они должны были сделаться настолько незаменимы для университета и всего здешнего сообщества, чтобы об их отъезде куда-либо даже вопрос не мог встать. Первый год она искала подходящий участок. За нынешний год они, по ее мысли, должны были спланировать дом, который будет там построен. Никакие предостережения на нее не действовали. Если тебе чего-то хочется, ты планируешь, работаешь над этим и осуществляешь.

– Я шизофреником становлюсь, – сказал мне Сид во время одной из полуночных прогулок, которые он любил. – Я хочу, с одной стороны, чтобы она получила этот дворец, раз он ей так нужен, но, с другой, постоянно думаю обо всех бровях, которые вскинут профессора – мол, не слишком ли он самонадеян? – и обо всей той зависти, что поднимется на кафедре среди мне подобных. И не исключаю, что в заводском районе найдутся озлобленные ребята, которые как увидят, что учитель в разгар Депрессии строит себе замок, так и подумают: а не побить ли у него окошки? Правда, по крайней мере с одной из этих проблем Чарити знает, как справиться. Она хочет выделить в доме комнаты, чтобы преподаватели, которые с трудом сводят концы с концами, могли там отдыхать в выходные дни. Вы тоже сможете приезжать. Наши друзья будут занимать гостевые комнаты, а для себя мы установим строгие правила. Не принимать никаких приглашений на выходные. Только загородные прогулки, простая одежда из твида, пара сеттеров, а воскресными вечерами – танцы: кадриль, варсовьен, “коробушка”. И пунш для честнóй компании.

Это он говорил в хорошем настроении, после хорошо прошедшего дня. Но часто он был более тревожно настроен. Однажды он сказал при мне Чарити:

– Это будет выглядеть так, словно мы считаем, что можем купить постоянную преподавательскую должность или что мне с моими великими дарованиями она обеспечена. Нет абсолютно никаких гарантий, что мы тут останемся после следующего года. Построить, чтобы сразу же и выселиться? Давай хотя бы подождем с заливкой бетона до кафедрального голосования.

– Фу, ерунда, – ответила Чарити. – Выгнать нас? Посмотрю я, как они осмелятся. Побольше уверенности в себе.

– Осторожность была бы более уместна.

– Нет, сэр, – сказала она. – Ты меня не собьешь, не надейся.

Она уже заказала проект архитектору и не сдерживала полет его воображения. Они с Салли подолгу сидели над его эскизами и чертежами, исписывали их критическими замечаниями, вопросами, дополнениями к вопросам и посылали ему на переделку. Потом – на новую переделку.

Иногда мы с женой говорили о Лангах в постели (только там мы находили достаточно времени, чтобы обсуждать что-либо). Наш подвал, теплый от обогревательного котла за перегородкой и темный, точно материнская утроба, был для меня подходящим местом, чтобы дать отдых глазам и мозгу и послушать то, что Салли копила для нашего разговора.

– Она хочет нарожать кучу детишек, – сообщила мне Салли. – Самую настоящую кучу: шестерых или семерых. Последняя четверка – предпочтительно девочки.

– Она движется с хорошей скоростью, – заметил я. – К тридцати годам это осуществится. Что она потом будет делать?

– Не знаю. Видимо, испытывать полное удовлетворение. Дети, она считает, женщине нужны именно для этого.

– А Сид? Шесть или семь детей принесут ему полное удовлетворение?

Я почувствовал, что она размышляет над этим в темноте. Наконец она сказала:

– Я думаю, она полагает, что отцовство значит для мужчины меньше, что мужчина должен получать удовлетворение от своей работы.

– Ясно. Но что если кафедра не захочет дать ему удовлетворение?

– Вы с ним постоянно об этом толкуете. Чарити такой возможности просто-напросто не допускает.

– Я знаю, что не допускает, и это не очень умно с ее стороны. Она проявляет беспечность. Сомневаюсь, что Сид будет испытывать удовлетворение в большом доме с полудюжиной детишек и без работы.

– Деньги-то по крайней мере у них есть.

– Это, конечно, облегчает жизнь, – сказал я. – Можно даже держать няню, чтобы смотрела за детьми, которые у Чарити уже есть, пока она повышает здешнюю культуру, поет в хоре, наводит чистоту в висконсинской политике и проявляет доброту к женам и детям голодающих преподавателей низшего разряда. Разброс изрядный.