– Я провожу небольшое исследование кишечных ядов, – прокомментировал он, – ядов, вырабатываемых микробами, которые мы держим под более или менее контролем в здоровой жизни. В смерти они – маленькие человечки, которые распространяются по всему телу и разлагают его. Мы питаем в себе микробы, которые выделяют очень опасные яды, и когда эти яды становятся для нас слишком сильными – что ж, мы стареем. По крайней мере, такова теория Мечникова, который говорит, что старость – это инфекционное хроническое заболевание. Каким-то образом, – задумчиво добавил он, – эта красивая белая кухня в доме Питтов действительно превратилась в фабрику кишечных ядов.

В его поведении чувствовалось сдерживаемое возбуждение, которое подсказало мне, что Кеннеди напал на след чего-то необычного.

– Убийство через рот, – воскликнул он, наконец, – вот что делалось на этой замечательной кухне. Знаешь ли ты, что научное убийство людей намного превысило организованные усилия по обнаружению? Конечно, ты ожидаешь, что я это скажу; ты думаешь, что я смотрю на такие вещи через цветные очки. Но, тем не менее, это факт. Для полиции очень просто задержать обычного убийцу, чьим оружием является нож или пистолет, но совсем другое дело, когда они расследуют смерть человека, ставшего жертвой современного убийцы, который убивает, скажем, какими-то смертоносными бациллами. Власти говорят, и я согласен с ними, что в этой стране ежегодно совершаются сотни убийств, которые не раскрываются, потому что детективы не являются учеными, в то время как убийцы использовали знания ученых как для совершения, так и для сокрытия преступлений. Говорю тебе, Уолтер, бюро по расследованию убийств не только прояснило бы почти все загадки отравления, но и внушило бы такой здоровый страх потенциальным убийцам, что они отказались бы от многих попыток отнять жизнь.

Он был так взволнован этим делом, каким я никогда его не видел. Действительно, это было то, что, очевидно, требовало его предельных сил.

– Что ты нашел? – спросил я, пораженный.

– Ты помнишь, как я пользовался сфигмоманометром? – спросил он. – Во-первых, это навело меня на то, что кажется ясным следом. Самым страшным из всех заболеваний сердечной и сосудистой систем в настоящее время, по-видимому, является артериосклероз, или затвердение артерий. У мужчины сорока с лишним лет, такого как мистер Питтс, артерии в состоянии, которое обычно не встречается у лиц моложе семидесяти лет. Твердая или твердеющая артерия означает повышенное кровяное давление с последующей повышенной нагрузкой на сердце. Это может привести, как привело в данном случае, к длинной череде тревожных симптомов и, конечно же, к окончательной смерти. Болезни сердца, согласно статистике, уносят больший процент людей, чем раньше. Этот факт нельзя отрицать, и он в значительной степени объясняется беспокойством, ненормальной суетой современной жизни, а иногда неправильными методами питания и плохим питанием. На первый взгляд может показаться, что эти естественные причины действуют на мистера Питтса. Но, Уолтер, я в это не верю, я в это не верю. Здесь есть нечто большее, чем это. Пойдем, я больше ничего не могу сделать сегодня вечером, пока не узнаю больше от этих животных и культур, которые у меня содержатся в этих пробирках. Давай пройдемся, затем поужинаем, и, возможно, мы сможем получить несколько слов от Эдварда в нашей квартире.

Была уже поздняя ночь, когда тихий стук в дверь доказал, что надежда Кеннеди не была беспочвенной. Я открыла дверь и впустил Эдварда, камердинера, который достал обрывки записки, разорванные и скомканные.

– Ничего нового, сэр, – сказал он, – за исключением того, что миссис Питтс, кажется, нервничает больше, чем когда-либо, а мистер Питтс, я думаю, чувствует себя немного лучше.

Кеннеди ничего не сказал, но, нахмурив брови, усердно работал над тем, чтобы собрать воедино записку, которую Эдвард получил после обыска в доме. Она была брошена в камин в комнате миссис Питтс, и только по счастливой случайности часть ее осталась нетронутой. Основная часть записки исчезла совсем, но первая и последняя части остались.

Очевидно, записка была написана в то самое утро, когда было обнаружено убийство.

В ней просто говорилось: "Мне удалось добиться, чтобы Торнтон объявил…" Потом был перерыв. Последние слова были разборчивы и гласили: "…заключен в подходящее учреждение, где он не сможет причинить никакого вреда в будущем".

Подписи не было, как будто отправитель прекрасно понимал, что получатель поймет.

– Во всяком случае, нетрудно представить некоторый контекст, – размышлял Кеннеди. – Кем бы ни был Торнтон, кто-то преуспел в том, чтобы объявить его "сумасшедшим", я должен сказать. Если он находится в учреждении недалеко от Нью-Йорка, мы должны быть в состоянии найти его. Эдвард, это очень важная подсказка. Больше ничего нет.

Кеннеди потратил остаток ночи на то, чтобы получить список всех учреждений, как государственных, так и частных, в значительном радиусе от города, где могли содержаться душевнобольные.

На следующее утро, после часа или около того, проведенного в лаборатории, по-видимому, для подтверждения некоторых контрольных тестов, которые Кеннеди провел, чтобы убедиться, что он не ошибается в проводимом им расследовании, мы начали серию летающих визитов в различные больницы города в поисках пациента по имени Торнтон.

Я не буду пытаться описать множество любопытных достопримечательностей и впечатлений, которые мы видели и пережили. Я легко мог поверить, что любой, кто провел даже так мало времени, как мы, мог бы подумать, что сам мир стремительно сходит с ума. В списках были буквально тысячи имен, которые мы терпеливо изучали, просматривая их все, поскольку Кеннеди совсем не был уверен, что Торнтон не может быть первым именем, и у нас не было времени, чтобы тратить его на какие-либо случайности.

Только после наступления сумерек, уставшие от поисков и покрытые пылью от нашего поспешного прочесывания страны в автомобиле, который Кеннеди нанял после того, как исчерпал городские учреждения, мы приехали в небольшой частный приют в Вестчестере. Я почти был готов отказаться от этого занятия на сегодня, чтобы начать все заново завтра, но Кеннеди, казалось, чувствовал, что дело было слишком срочным, чтобы терять даже двенадцать часов.

Это было необычное место, изолированное, уединенное и охраняемое высокой кирпичной стеной, которая окружала довольно большой сад.

Звонок в колокольчик привел к двери зоркую горничную.

– У вас… э—э… есть здесь кто—нибудь по имени Торнтон… э—э…? – Кеннеди сделал паузу таким образом, что если бы это была фамилия, он мог бы остановиться, а если бы это было имя, он мог бы продолжать.

– Есть мистер Торнтон, который поступил вчера, – нелюбезно огрызнулась она, – но вы не можете его видеть, это против правил.

– Да, вчера, – нетерпеливо повторил Кеннеди, игнорируя ее колкость. – Могу я… – Он сунул