Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но говорить об этом вслух он и не думал, просто сказал Элеанор, что, если бы он знал об этом, был бы еще нежнее. И, может быть, даже отступил бы, хотя не мог это гарантировать.
– Все было прекрасно, – заверила его женщина. – А как для тебя?
– Великолепно, – признался Лукас.
Лаская Элеанор, он испытывал не только потребность дать выход снедавшему ему напряжению, как было с другими женщинами. Это было нечто большее. Лукас словно согрелся изнутри.
Элеанор подарила ему медленную чувственную улыбку женщины, которая только что осознала свою силу, и мысли его покинули.
– Да, так и было, – согласилась она и погладила его подбородок с проступившей на нем щетиной.
– Красавица. – Лукас снял с нее свитер и обхватил ее груди ладонями. – Моя красавица…
Шум в коридоре прервал воспоминания. Он услышал приглушенное проклятье и улыбнулся. Возможно, это имеет отношение к котенку.
Лукасу и раньше приходилось просыпаться в постели женщины. Но для него было непривычно просыпаться, сжимая женщину в объятиях.
Он долго жил один и привык к свободе. Однако сейчас, проснувшись и не обнаружив рядом Элеанор, Лукас был недоволен.
Определенно, одной ночи недостаточно, чтобы потушить пылающий в нем пожар. Даже сейчас он был готов снова заняться с ней любовью, и это не было на него похоже.
Ну, ладно, паниковать не стоит. Ему нравится Элеанор. И ему безумно понравился секс с ней. Более того, такого великолепного секса у него еще не было. А то, чем они занимались в душе… Как она ласкала его губами… Лукас простонал. Элеанор быстро училась.
Когда он поднялся, его приветствовал приятный запах. Что это? Она что-то печет? Вряд ли. Сосредоточенная на карьере женщина не будет заниматься кулинарией.
Войдя в кухню, Лукас замер.
На Элеанор был шелковый халатик, под которым, судя по всему, ничего не было. Она была боса, а из пучка торчали те самые палочки, которые он видел в вечер встречи с ней. И она что-то пекла.
Что-то мягкое и теплое коснулось его ног, и он чуть не подпрыгнул.
Элеанор, увидев его, улыбнулась, но улыбка быстро исчезла.
– Что это? – спросил он.
– Бисквиты. Я решила, что ты можешь проголодаться.
Бисквиты… В нем возродилась детская мечта – иметь семью. В животе все сплелось в тугой узел. Чей-то голос прошептал, что его жизнь вовсе не так идеальна, как он привык считать.
Нет, это невозможно. Не для него. Он хорошо выучил урок.
– Лукас, что случилось?
– Ничего. – Он прочистил горло. – Просто я не предполагал, что ты богиня домашнего очага.
– Богиня домашнего очага? – Элеанор нахмурилась. – Почему это кажется мне оскорблением?
– Это не оскорбление. Ладно, мне пора.
Элеанор, онемев, смотрела на мужчину, который занимался с ней любовью всю ночь напролет, а потом и утром, пока у нее не возникло ощущение, что она готова парить в воздухе от переполняющего ее блаженства.
Ей казалось, что Лукас испытывает то же самое, но у него был такой вид, словно он жалел, что не может стереть из памяти то, что их связало.
– Скажи мне, – холодно произнесла она, – ты когда-нибудь угощал женщину горячим шоколадом после секса?
Его брови полезли на лоб.
– Горячим шоколадом?
– Я так и думала. Ну что ж, прощай. Приятного дня.
Элеанор ушла в гостиную и встала у окна. Она вдруг остро ощутила одиночество.
– Элеанор… – Лукас подошел к ней, развернул ее лицом к себе и прижал к груди.
Женщина сопротивлялась, но его губы оказались такими жаркими и жадными, что она воспламенилась.
– Прости, Элеанор. Я не знаю, что на меня нашло. Иногда я веду себя как… – Он сказал что-то по-русски. – Как сейчас.
– Не понимаю.
– Иногда я глуплю.
– Нет, это я не должна была ожидать, что ты останешься на завтрак.
Лукас снова ее поцеловал, и Элеанор почувствовала, как ее намерение устоять слабеет под натиском искусных мужских губ. Да уж, целоваться он умеет.
– Нет, ты была вправе ожидать этого, но я должен идти, – пробормотал Лукас. – Еще много предстоит сделать к открытию.
– Я знаю. – В ней теплилась надежда, что они проведут этот день вместе, так как завтра она улетает. Проснувшись, она подумала, что в Лукаса легко можно влюбиться. Он такой сильный, такой успешный, такой нежный, и с ним так приятно общаться. Однако она, судя по всему, в его планы не входит. – Мне самой многое предстоит сделать, – сказала Элеанор. – Но мы увидимся вечером на приеме?
– Обязательно.
Элеанор не шелохнулась, пока Лукас закрывал за собой дверь. Затем, чувствуя тяжесть в ногах, она вернулась к стойке и взяла бисквит. Отломила кусочек. Ее оранжевый ноутбук лежал на маленьком столике у окна. Элеанор стряхнула крошки с пальцев, открыла его и прочитала список своих целей. Потом закрыла.
Элеанор записывала свои цели с тех пор, как умерла ее мать. С тех пор, как однажды, вернувшись из школы, она побежала в мамину спальню, чтобы подарить ей птицу из пластилина, которую с усердием лепила. Однако спальня была пуста.
После смерти матери у нее было такое чувство, словно ее швырнули в штормовое море. Элеанор потихоньку от всех сделала альбом с фотографиями мамы, спрятала его в шкафу и вытаскивала, когда ей было совсем плохо.
Перечитывая список, она чувствовала себя увереннее. Это помогало ей. Но что, если она, подчинив свою жизнь достижению целей, отказала себе в радостях?
«Должен сказать, я удивлен, что брак стоит у тебя на предпоследнем месте», – всплыли в ее памяти слова Лукаса.
Лукас сел за руль, но заводить машину не спешил. Что случилось? Он собирался попросить Элеанор провести день с ним, показать ей пару зданий, которые присмотрел для школы, а в следующую минуту необъяснимо запаниковал. Все дело было в этих чертовых бисквитах. Никто и никогда не пек для него – только Мария, но ей шестьдесят лет. Она готова угостить всех и каждого. Увидев Элеанор в кухне, Лукас почувствовал себя особенным.
Он нервно рассмеялся и осознал, что руки у него трясутся. Он сильнее сжал руль.
Особенный?
Какая глупость!
Похоже, от секса у него размягчились мозги. Только этим можно объяснить столь странные мысли.
– Элеанор, ты проделала великолепную работу. Элеанор расцвела от похвалы Изабелл и обняла сестру.
– Я так счастлива, что ты приехала.
– Прости, что не смогла присутствовать на открытии «Гласьер». У меня было сумасшедшее расписание.
– Все уже в прошлом. Как Оливия?