— Ветрено очень, — ответил Дима, снимая с себя пальто и вешая его на свободный крючок у входной двери. Затем парень последовал за хозяином квартиры на кухню и положил на стол мешок с гостинцем.

— Это к чаю, — пояснил он, наблюдая за тем, как старик раскладывает приборы.

В первую очередь Лескова поразило то, насколько идеальный порядок царил в доме Цербера. Казалось, каждая вещица была здесь расставлена в алфавитном порядке, а пыль и вовсе не знала этого адреса. Дмитрий заметил аккуратный шовчик на кухонном полотенце и уже грешным делом начал подумывать, что Катя ошиблась, сказав, что Михаил Юрьевич живет один.

— К чаю, говоришь? Это же сколько нам чаевничать придется: тут еды на добрую неделю! — рассмеялся Цербер. — Садись, где тебе удобнее, рассказывай, как живешь. Что-то я о тебе знаю, даже пару фотографий твоих вырезал. Погоди, сейчас покажу…

С этими словами старик скрылся в соседней комнате и вернулся уже с конвертом в руках.

— Вот, смотри. Теперь у меня вот такое хобби появилось своеобразное: просматривать в магазине эти дурацкие журналы. Вдруг еще о тебе что-то написали. Представь себе картину: молодая девка стоит, листает, а рядом — старый дурак.

Цербер вытащил вырезки и ткнул в фотографию Димы с Надей.

— Девушка у тебя, конечно, закачаешься! Кукла! — прокомментировал он.

— Да мы расстались уже, — усмехнулся Дима.

— Правильно, — немедленно согласился Цербер. — Куклы — они пустоголовые. Тебе нужна другая девочка, хорошая.

— Вы мне с пятнадцати лет невесту подыскиваете.

— А потому что сам ничего путного найти не можешь, — в голосе Цербера послышалось знакомое ворчание. — Вроде вырос, а ума так и не набрался. По интернату все за своей Миланкой бестолковой таскался, а сейчас с этими куклами путаешься. И на каждой фотографии они у тебя вроде разные, а на лицо все как под копирку! У всех эти губищи одинаковые, рыбьи, лица размалеванные… Тьфу! Как будто хороших девочек нет.

— Хорошей девочке нужны серьезные отношения, — заметил Лесков.

— А тебе что ли не нужны? — удивился Цербер, поставив перед Димой чайник с заваркой. — Этот чай хороший, я его для гостей берегу. Катерина привозила. Уверен, тебе тоже понравится.

Лесков даже обрадовался, что Михаил Юрьевич переключился на разговор о чае, поэтому немедленно задал встречный вопрос:

— Ну а как вы поживаете?

— Потихоньку, — Цербер поставил чашки и принялся раскладывать по тарелкам привезенную Димой еду. — Не помогай, я сам. Мне двигаться надо! Так… Ватрушки пока в духовке, пусть еще «посидят» немного. Но ты мне напомни, а то я и забыть могу. Так и уйдешь, не попробовав.

— Вы умеете печь? — удивился Дима.

— А что там уметь? — пожал плечами Цербер. — Главное, химией никакой не пичкать, и будет вкусно. А то придешь в магазин, а там на упаковках одни «Е». Только и могут, что людей всякой гадостью кормить. А потом удивляемся, откуда столько болезней. Дети уже больными рождаются!

— Катя говорила мне, что вы в больнице лежали… Как сейчас ваше здоровье?

— Когда мне о нем не напоминают, нормально, — усмехнулся Михаил Юрьевич. — Ешь давай, худой совсем. Я думал, ко мне богач приедет, упитанный, с лоснящейся рожей, как по телевизору показывают. А этот сидит, просвечивается…

Дима улыбнулся и отрезал себе половинку бутерброда с икрой.

— Чем вы занимаетесь на пенсии? — спросил он.

— Кроссворды разгадываю, читаю, иногда в музей выбираюсь по пенсионной скидке. Гости у меня редко бывают, все один, но я уже привык. По детям только скучаю. Своих у меня нет, поэтому иногда хожу в интернат, помогаю воспитателям. Ой, Дим, знал бы ты, как хорошо его отремонтировали. Загляденье! И дети как будто добрее немного стали. У них даже велосипеды есть. У каждого. Представляешь?

— В детстве я мечтал о своем велосипеде, — задумчиво ответил Дима.

— Условия тогда были другими. Спонсоров у нас не было. А сейчас один миллионер каждый месяц большую сумму денег переводит. Назначил бухгалтера своего, проверенного. Дотошный такой еврейчик, умный, порядочный…

Их разговор постоянно прыгал с темы на тему, но так бывает, когда люди долго не виделись. Дима рассказывал о себе и своих друзьях, а Цербер по большей части говорил о том, кого видел из ребят да о своей покойной жене. Но вот Михаил Юрьевич внезапно упомянул об Артеме.

— Хороший мальчик вырос. Врачом стал. Хирургом! Его хвалят, и пациенты любят. Меня не раз навещал. А работает в нашей больнице, совсем рядом, так что мы с ним часто видимся. Он кстати сегодня до семи. Если хочешь, можешь успеть заглянуть к нему. Триста пятый кабинет. Но ты иди к четырем, у него перерыв в это время.

«Сомневаюсь, что он будет рад меня видеть», — подумал Дима, однако он все же решил сегодня заглянуть в больницу. Та история с Артемом долгое время не давала ему покоя, но однажды нужно было набраться смелости и встретиться с ним. Хотя бы для того, чтобы наконец извиниться.

Постепенно Цербер переключился на воспоминания о Димином детстве. Он рассказывал о том, что, будучи маленьким, Лесков был очень серьезным и сосредоточенным.

— Пока все бегали во дворе, ты смотрел на них, как на дураков, — хохотнул старик. — А потом ты с этим Виленским связался и таким же дурным стал…

Но вдруг Цербер прервался. Он вспомнил, что Катя говорила ему о смерти Олега, и подумал, что его слова могли задеть Диму.

— Ты извини, я про детство говорил…, - пробормотал старик.

— Мы и впрямь тогда были не слишком умными, — ответил Дима, снова вспомнив про Артема.

На какое-то время Цербер отвлекся, чтобы достать из духовки ватрушки, а, когда вернулся к столу, снова заговорил о Димином детстве. И в этот миг Лескову внезапно пришли на ум слова Бранна: «Дмитрий — твое ненастоящее имя. Скорее всего его поменяли, чтобы остальные дети тебя не дразнили».

— Михаил Юрьевич, я давно хотел задать вам один вопрос…, - задумчиво произнес Дима, — это ведь вы нашли меня на крыльце детского дома двадцать семь лет назад?

— Я, — подтвердил старик.

— Мои слова могут показаться вам странными…

— А ты говори, и я сам решу!

— При мне была какая-нибудь записка?

— Да, — чуть помедлив, ответил старик. — Что-то было… Но что-то бессмысленное.

— Может быть, там было имя?

— Нет, Дим, набор букв. Ни имени, ни фамилии. Называли тебя уже в детдоме. Фамилию тебе дали Лесков, потому что на тот момент директриса читала прозу твоего однофамильца — Николая Семеновича. А имя Дмитрий придумал я. Это греческое имя, переводится как «посвященный Деметре, богине земли». А я тебя как раз практически на земле нашел.

— Если бы вы только могли вспомнить, что было в той записке…