Понятно. Это неплохая новость.

— Можно я съем и твой? — лукаво спросила блондинка.

— Да… — рассеянно ответил я, беря трубку телефона в номере.

Через минуту меня соединили с нашей конторой в Бронксе.

— Ну что там? — нетерпеливо спросил я у Гарри.

— Мы нашли то, что ты спрашивал.

— Отлично! Я скоро буду.

— Что с первой проблемой? Отбой?

— Нет. Нужно, чтобы всё было чисто. Отдай нашему общему «другу» деньги.

— Понял.

Я положил трубку и начал влезать в брюки.

— Уже уходишь? — обиженно сморщила носик Гретель.

— Да, милая. Дела!

— Дела-дела! Я видела, как ты говорил с теми серьёзными людьми в Атлантик-Сити. Ты опасный человек, Алекс! Признайся мне! — потребовала жующая эклер красотка.

— Ну что ты, солнышко. Я самый мирный человек на свете… — и я поцеловал её в лоб.

* * *

На следующий день. Полночь

Все американские тюрьмы, построенные в начале двадцатого века, отличаются друг от друга. Но некоторые из них не меняются с годами. И их «сердце» будет выглядеть также и через сто лет.

Распределители…

Американские аналоги нашего СИЗО часто имеют большое помещение, размером со спортзал. И в нём стоят длинные ряды двухъярусных коек для тех, кто ещё ожидает окончательного решения суда. В одиночки или в камеры по четыре человека сажают только опасных. На более серьёзные помещения денег нет. Да и вряд ли когда-то будет.

— Ну что, Дэн? Опять копы что-то хотели от тебя? — сиплым голосом спросил худой бродяга, цепко смотря на блондина, плюхнувшегося в койку через проход.

Довольный Дэн Фоули, а это был именно он, ответил, закидывая ногу на ногу и заваливаясь на вонючую простыню:

— Да всё о том. Пытаются повесить на меня грабёж.

— А я думал, это тебя из-за той драки со стрельбой, после которой пропал полицейский, опять таскали. Детективы вроде хотели, чтобы ты сдал своих парней…

— Да нет. С этим они уже отвалили от меня.

— Значит, всё так же, как и раньше? — спросил худой американец в наколках.

— Ну да.

— А чего тогда веселишься? Словно завтра выйдешь на волю, — переглянулся с ещё одним «сидельцем» мужик.

Фоули посмотрел на него и нахмурился:

— Ты что, Сид, думаешь, я стукач? Ты чего.

— Я ничего про это не говорил, ты парень нормальный, я всем это говорил…

— А НУ ВСЕ СПАТЬ! ОТБОЙ! — раздался крик надсмотрщика от дверей.

— ВСЕ ЛЕГЛИ НА СВОИ МЕСТА!

Свет погас и охранник, ещё проорав матерных ласковых в темноту, захлопнул металлическую дверь.

Спустя полчаса, когда последние разговоры затихли, в дальнем углу кто-то спрыгнул с верхней койки. Затем зашуршала и нижняя. Еле слышные шаги. Шёпот:

— Давай!

Звук слабого удара подушкой был не слышен уже через пару рядом. Раздалось сдавленное мычание. А затем голос:

— Сид, держи ноги лучше.

— Да эта сволочь дрыгается.

Мычание стало обречённым. Три фигуры, силуэты которых было не разобрать в темноте, сгрудились вокруг одной койки, где спал Фоули.

Звуки из-под подушки затихли, а тело перестало биться в конвульсиях.

— Всё. Готов!

Худая фигура склонилась над мёртвым и беззвучно шепнула так, что слышно было только ей:

— Привет от лейтенанта Дёрпа…

— Давай спи уже, Сид! Развёл тут театр! — еле слышно прошептали на ухо.

Раздался скрип коек. Вскоре всё затихло. С утра окажется, что никто и ничего не слышал. Потому что жить хочется всем…

* * *

Красивая вывеска, сделанная Рощупкиным-старшим, горела неоновыми лампами, которые рекламное агентство поставила мне заранее на заказ.

«Колизей». Такая надпись ярко-жёлтым цветом сияла так, что её было видно далеко в обе стороны перекрёстка. Почему жёлтым? Да потому что кабаре, бурлески и то, что превращалось в подпольные бордели, почти всегда в Нью-Йорке этого времени горели кислотно-розовым цветом.

А жёлтый и белый были символом «серьёзного» отдыха. Сегодня Новый год! В силу вступает 1920ый, который станет для Америки точкой отсчёта Сухого закона на больше, чем десятилетие, и началом тотальной криминализации общества. Официально преступником станет даже тот, кто продал банку самогона соседу. Но реальные деньги будут рубить теневые империи, которые затем вложатся в казино Лас-Вегаса, Кубы и прочие злачные места.

Я стоял посреди «клуба», сделанного на современный для меня манер. Двухэтажное здание гостиницы имело большой холл, от которого отходили в стороны коридоры с комнатами. В них были оборудованы курительные, вип-залы и просто места для компаний. По краям холла стояли столики, разделённые драпировками, выдающимися слегка вперёд от стен. Вместо короткой стояла длинная барная стойка, за которой трудилось три человека. Высокая сцена, на которой расположился джаз-бэнд и уже наяривал весёлый свинг.

Масса цветных затемнённых абажуров делала свет приглушённым. Из-за этого на лицах сидящих в «нишах» бродили отсветы красных оттенков.

Хорошо освещена была только стойка бара. Ибо там толпа наблюдала за «магией» бармена. Которое он творил, используя, пожалуй, самое дорогое, что было помимо алкоголя в этом клубе. Огнеупорное стекло.

Боросиликат даже в Российской империи появился в быту не так давно. Но для того чтобы поджигать коктейли, его ещё особо никто не использовал. Да и сами коктейли пока оставались не так развиты. Весь мир предпочитал чистый продукт. И его здесь тоже подавали.

Но люди хотели поглядеть на то, как поджигают смешанные ликёры. А потом хлопали в ладоши, когда очередной смельчак опрокидывал шот.

— Почему вы дали такое странное название этой штуке? — держал в руках свою рюмку Симон Дуглас.

Клерк уже не раз помогал мне проворачивать дела с покупкой недвижимости. А в этот раз помог с выходом на патентное бюро, в котором я, заплатив кое-какую сумму в карман знакомому Дугласа, застолбил за собою состав десятка коктейлей. И я не собирался выпускать их все сразу. Нет-нет! Нужно делать это постепенно.

А Симона я также пригласил на открытие. Более того, он привёл с собою нескольких товарищей и девушек. Всё-таки Новый год в Америке это не семейный праздник, а гуляние на вечеринках с друзьями. А я после всего этого отправлюсь домой. Хотелось побыть в окружении семьи.

— Я назвал его «Эн-20», потому что не хотел придумывать более сложное название! — соврал я.

Ну, в самом деле, не называть же знаменитый Б-52 так, как его называли в моё время, придумав в шестидесятые-семидесятые. Во-первых, долой названия в честь авиации Штатов, во-вторых, даже если истинная причина настоящего названия была в другом, я придал коктейлю другой символизм. «Н» — Новый год. 20 — число года. Пусть гостям клуба это напоминает о последнем Новом году без Сухого закона. Они падкие на такие вещи, будут раскупать всё влёт. Что сейчас, кстати, и