– Тина, – Джон странновато улыбнулся, – мне не нужен отчет о том, что ты делала. Я очень рад, что ты хорошо провела утро. Это как раз то, чего я хотел, – чтобы ты немного развлеклась.

Развлеклась! Тина подошла к столу и взяла бронзовую фигурку вздыбившейся лошади, провела пальцами по этой великолепно исполненной работе, думая о том, что утро выдалось совсем не веселое. Она все еще чувствовала боль от того, как издевалась над ней Паула, и фотография Джоанны была частью коварной стратегии. Тина могла поручиться, что отныне прелестное лицо Джоанны будет преследовать ее в каждом углу «Дома у синей воды».

– А когда ты начнешь учить меня верховой езде? – Подчеркнуто невозмутимым тоном спросила она, поставив на место статуэтку, судя по всему, одно из творений Джона.

– Как насчет сегодняшнего дня – если только ты в состоянии после своей торговой экспедиции? – Джон оперся о край стола, рассматривая ее профиль и свободно падающие на плечи светлые волосы.

– Было забавно наблюдать, как Топаз общается с торговцами. – Тина подняла голову и спокойно встретила напряженный взгляд его голубых глаз. Стройный и беспечный, ее муж, оставался чужим человеком. Стоило только ей протянуть руку – и она могла к нему прикоснуться, но у нее не хватало духу сделать это простое движение. Она начала дрожать от неуверенности и смущения. В тот момент Тина понимала, что стена отчуждения между нею и Джоном становится все выше и выше, причем они оба являются жертвами. В ней боролись страх и гнев, ей хотелось уничтожить эту стену, пока она окончательно не отделила их друг от друга, но ее руки повисли как плети. Тина не пыталась приблизиться к Джону, потому что боялась быть им отвергнутой.

– Пойду-ка я на кухню и займусь приготовлением обеда, – сказала Тина, поворачивая к дверям.

– Ты забыла свою шляпу – вот она. – Джон бросил шляпу через комнату и недобро хмыкнул, когда Тина не смогла ее поймать.

Поднявшись к себе, Тина приняла душ и переоделась в оранжевую блузку и светлые расклешенные брюки. Она причесалась и завязала волосы в два хвостика, потом направилась к лестнице, но приступ любопытства заставил ее выйти в холл и приблизиться к дверям комнаты Джона. Она повернула ручку и заглянула внутрь. Комната оказалась большой, но скромно обставленной и неопрятной. На тумбочке для белья стояли университетские и морские фотографии Джона и его друзей, открытая коробка с кнопками, пара кисточек с ручками из слоновой кости, банки для табака, похожие на пивные кружки... и ни одной фотографии Джоанны! Не было ее снимков и на соседнем столике, где лежали несколько книг и курительная трубка, а рядом с ней – часы на кожаном ремешке и чудесная фотография Лиз, сидящей верхом на пони.

Закрыв дверь, Тина почувствовала, как сильно стучит ее сердце. Значит, во время сна на него не смотрело с фотографии прелестное лицо Джоанны... Но это принесло Тине лишь легкое удовлетворение, потому что вряд ли он оставил бы повсюду ее портреты, женившись вторично.

Жена? Это слово применительно к ней звучит прямо-таки издевательски, подумала Тина, остановившись на лестничной площадке у небольшого окошка, чтобы посмотреть на побережье. Если бы Джон на самом деле испытывал к Тине глубокие чувства, он захотел бы заняться с ней любовью. Предположить это было бы вполне естественно, но, похоже, мимолетное увлечение ею давно прошло, а сравнения с Джоанной, которые постоянно делал Джон, были не в пользу второй жены.

Тина сунула руки в просторные карманы своих брюк и пошла вниз по лестнице. Сверху ее окликнула Лиз. Девочка съехала по гладким перилам, и они вместе спустились в столовую. Через несколько минут к ним присоединился Джон.

Следующие несколько дней прошли словно в сказке. Тина научилась многим вещам, о которых и мечтать не смела, когда жила с тетушкой в Чорли. Она обнаружила, как чудесно ездить верхом, плавать на катамаране и ловить рыбу. Джон даже дал ей пару уроков вождения, но он оказался очень нетерпеливым учителем, и Тина вздохнула с облегчением, когда он посоветовал ей записаться в автошколу, пока их машина не закончила дни в кювете. Говоря это, он насмешливо улыбнулся, поддразнивая жену.

– Не все нам удается одинаково хорошо, – вспыхнула Тина. – Я никогда не претендовала на то, чтобы быть чем-нибудь большим, чем просто женщиной.

При этих словах Джон вскинул брови, но продолжал управлять машиной не говоря ни слова. Его молчание было достаточно красноречивым, и Тина решила, что она для него на самом деле простушка – ни на что другое он и не рассчитывал. Сжав кулаки так, что ногти вонзились в кожу ладоней, Тина пожалела, что не может вернуться в тот ветреный, судьбоносный мартовский день на мысу в Чорли... Это же чувство она испытала на следующее утро, когда Джон с взъерошенными после сна волосами и в халате, накинутом поверх пижамы, вошел в ее спальню, чтобы налить заварки из ее чайника. Здесь не продавали листового чая, и Тина распотрошила одноразовые пакетики, и теперь заваривала чай, как в Англии.

Джон присел к ней на кровать, и ему тут же были предложены треугольные хрустящие тосты с завитками масла. Это все, что могла сделать Тина, чтобы не оказаться в его объятиях и избежать нового разочарования. Она по природе своей не была азартным игроком и предпочитала довольствоваться такими мелкими уловками, опасаясь большого скандала. Тина внимательно наблюдала за всеми движениями Джона и пришла к выводу, что живет с человеком, по лицу которого нельзя ничего прочесть. Джон немного отодвинулся. Ведь он вел себя с ней достаточно недвусмысленно, давая понять, что Паула Кэрриш права, – Тина для него лишь старшая сестренка Лиз.

Но Тина придерживалась несколько другого мнения о роли Лиз в их компании из трех человек. Дочь Джона самим своим присутствием снимала часть напряжения, которое возникало между ними вечерами, когда они оставались наедине. А ведь именно эти часы могли быть такими насыщенными! Но вместо этого они сидели порознь, занимаясь своими делами, и Тина не знала, как это изменить. Джон обычно был погружен в эскизы будущих скульптур, а Тина листала иллюстрированные сборники карибских сказок.

Вокруг ламп на веранде вились большие белые мотыльки. На лужайках стрекотали поливальные автоматы, и влажные, свежие запахи смешивались с ароматами цветов, особенно душистого жасмина, начинавшего издавать горечь, как только цветы срывали с веток. Тина, надеясь, что запах будет приятным, однажды поставила несколько веточек в вазу, но белые звездочки быстро увяли, а когда она их выбрасывала, горький запах, который они издавали, опечалил ее. В состоянии уныния ей казалось, что и любовь следует путем нежного жасмина, который цвел так пышно и умирал так горько. Даже в том, как он рос, было что-то символическое: звездчатые цветки и листья при перемене климата опадали с ветвей, оставляя остов дерева голым. Сок же его, как предупредил Джон, был ядовит!

Однажды вечером после кофе с коньяком супруги, как обычно, сидели в плетеных креслах друг против друга. Лампа над головой Джона освещала его темноволосую голову и мускулистую фигуру. Внимательно следя за его работой, Тина поняла, что он в эти минуты совсем забыл о ее присутствии. Девушка смотрела, как он теребит трубку, как потирает большим пальцем ямочку на подбородке, как кивает самому себе, добавляя еще одну прямую или извилистую линию к эскизу. В известном смысле было хорошо, что Тина не вмешивается в занятия мужа, потому что она могла невольно обидеть Джона, и тогда он ушел бы к себе в мастерскую. Она понимала, что со счастливыми семейными парами их роднят только такие вечера. Но обычно они наступают, когда страстная любовь переходит в более спокойные отношения, а не в начале супружеской жизни.