будто к вещам, считал, что во всём прав. В его мире женщине полагалось быть бессловесной, угодливой, удобной, во всём подчиняющейся.

Мне же хотелось действовать наперекор даже тогда, когда он говорил дельные вещи. Этот мужчина как никто меня раздражал. И чем сильней я злилась, тем больше становилась убивающая меня змея. К этому времени доросла до размеров гадюки.

— Вас извиняет лишь то, что вы родились в другом мире. Хотя нет, не извиняет. — Он смотрел на меня сверху вниз — как всегда будет смотреть на любую женщину, даже на любимую. — Ядовитая змея — вот вы кто, Лина. А теперь руки в стороны, ну же! Или жить надоело?

Я подчинилась, и змея так сдавила мне шею, что показалось: вот и пришёл мой смертный час.

41

Герцог склонился надо мной, его лицо посуровело. Он схватил змею, потянул её с моей шеи. Давление на горло стало невыносимым, и я захрипела. Дышать стало совершенно нечем. Я забилась, хватая Валентайна за руки и одежду. У меня закатились глаза.

— Терпите, — требовал он невозможного, а я умирала без воздуха.

Наконец он сорвал змею с моей шеи, и я смогла вдохнуть, кашляя от напряжения.

Герцог резко встал с кровати и направился к камину, неся извивающуюся змею на вытянутых руках. Швырнул её в огонь, и языки рыжего пламени дружно взметнулись, принимая необычную пищу. Спустя миг от змеи не осталось следа.

— Её больше нет и не будет? — прохрипела я тихо.

Герцог повернулся ко мне. Чёрные блестящие глаза казались опасными, будто у разбойника или пирата. Губы кривились в мрачной усмешке.

— Смотрю, вы склонны всё упрощать. Если бы избавиться от проклятья было так легко, я сделал бы это ещё в первый вечер. Или думаете, ваше присутствие в моей жизни доставляет мне удовольствие?

Какое спорное утверждение.

— Издеваться надо мной явно доставляет вам удовольствие, так что, почему нет?

— Издеваться над вами? — Он гневно прищурился. — А чем вы, простите, занимаетесь? Может, делаете мою жизнь приятней и легче? Вы мешаете моим планам, грубите, хамите, позволяете себе судить о вещах, к которым не имеете никакого отношения. Вы иномирянка, но забыли об этом.

Он прав, я судила их всех со своей колокольни. С другой стороны, он абсолютно неправ, ведь мой взгляд более современный и объективный, чем его, основанный на архаичных, замшелых представлениях и понятиях.

— Я не могу молчать, когда при мне губят судьбы. А вы это делаете. Признайте, что Аделаида будет несчастлива с вами. Как и вы несчастливы с нею. Откройте глаза, увидьте правду такой, какая она есть.

— Ваша твердолобость не знает пределов.

— Как и ваша. Мне больно на всё это смотреть.

Валентайн подошёл ко мне и сел на кровать. Потянул меня за руку, вынуждая сесть.

— Вы ведь понимаете, Лина, что на самом деле никакой змеи нет? Это магия питается вашими эмоциями, а они настолько разрушительны, что готовы вас уничтожить. Я уже говорил вам: возьмите себя в руки, не умножайте число случаев, когда я буду вынужден вас лечить.

— Я не могу перестать чувствовать. Я не знаю, как перестать возмущаться и ненавидеть то, что вы творите.

Он шумно выдохнул.

— Я не понял, Аделаида — ваша дочь? Откуда в вас такое рьяное желание её защищать?

— Отец к ней равнодушен, мачехе нет дела ни до чего, кроме будущего наследника Андерсонов. И все молчат, даже сама эта девочка. Несчастная, забитая, она даже не может постоять за себя. Так кто выскажет всё, если не я?

Герцог схватил меня за плечи и ощутимо потряс.

— Не ваше дело, понимаете? Всё это не ваше дело!

Какой же он сильный! Но нельзя поддаваться ему.

— Всё это не моё дело, вы правы. Но я не могу быть равнодушной к той несправедливости, которую вы творите. Если бы вы хотя бы немного любили Аделаиду, я бы и слова против не произнесла. А вы...

— Я что?

Его глаза пугали меня. Он выглядел будто одержимый.

Прикусить бы язык. И почему у меня это вечно не получается?

— Вы неспособны любить. Вы даже сопереживать бедной девочке неспособны. Сейчас она испугана и несчастна, травмирована и податлива, будто воск. Став старше, приобретя опыт семейной жизни, она возненавидит вас за сломанную судьбу, равнодушие и нелюбовь.

— Как вы возненавидели, да? — неожиданно сказал он.

— О чём вы?

— Вы ненавидите того, кто сломал вам жизнь.

— О. — Я позволила себе улыбнуться. — Вы пытаетесь ответить мне той же монетой. Не стоит. Вы ничего не знаете обо мне.

— Как и вы обо мне.

— Но о вашей истории легко догадаться. Анжела говорила мне, что в Азарии нет разводов. Вы обрекаете себя и эту молоденькую девушку на несчастливый брак до конца ваших дней.

— Замолчите. У неё будет прекрасная жизнь. Она выносит мне детей, остальное меня не волнует.

Бедная Аделаида. Герцог пожелал повторить успех Августа как многодетного отца. Всё так просто и при этом на все сто процентов расчётливо и равнодушно.

Змея вернулась, укусив меня в шею. Герцог это заметил.

— Что, больше ничего не скажете, а, ядовитая женщина?

— Мне нечего вам сказать, — ответила я, отводя взгляд. — Как вы верно заметили, всё это не моё дело. Если вы не слышите меня, то как докричаться до вас?

— Как и вы меня совершенно не слышите. — Он покачал головой. — Вы глухи, когда раз за разом я повторяю, что ненависть ко мне вас убивает.

— Но что делать, если вы вызываете во мне лишь негативные чувства?

С минуту он молча смотрел на меня, затем придвинулся ближе.

— Надо убрать из вас этот яд. Терпите.

Я отвернула голову, когда он коснулся изгиба плеча своим ртом. Ждала болезненный укус, а герцог вдруг принялся ласкать измученную кожу губами. Лечение продлилось намного дольше обычного. Это был поцелуй — долгий, мучительно нежный, соблазняющий. Я прикусила нижнюю губу, пытаясь сохранять тишину. Это не имело большого значения, ведь герцог легко мог услышать безумное биение моего сердца.

Когда он остановился, у меня горело лицо. Он вытер рот, и на украшенном кружевами платке появились страшные чёрные пятна.

— Вам лучше, Лина? — спросил он низким голосом, вызывающим дрожь.

Я могла бы поклясться: он знал, что делал, и