Я взглянула на чету Андерсонов, сидящих в паре метров от нас. И Август, и Олимпия притворялись глухими. Как и их дочери, как и Аделаида. Как и слуги, суетящиеся вокруг.

В отличие от добровольно немых и глухих, я молчать не собиралась:

— Мощь магии, талант, богатство, высокое положение ударили вам в голову как хмельное вино. Сейчас вы как в пьяном угаре забрались повыше, чтобы помочиться на чужие головы. Унизить всех, кого вы считаете хуже себя. Вам весело, вы будто держите бога за бороду.

Его улыбка исчезла, взгляд потемнел.

— Крайне плохая стратегия, — спокойно продолжила я. — Вместо уважения вы так приобретёте врагов. Между нами ничего нет, но вы всеми способами пытаетесь создать неверное впечатление у окружающих. Заодно причинить боль юной избраннице и её родителям. Зачем это делать — спросите себя сами.

— Я спрошу вас. Мне интересна ваша точка зрения, Лина.

Он сам напросился — и я ударила наотмашь:

— Вы ещё не заключили брачный союз, а уже разрушаете ростки доверия и близости в создаваемой семье. Похоже, вы до крайности боитесь близких отношений, раз заранее всё выжигаете. Если страх так силён, может быть, вам не нужен этот брак? Может, вы откажетесь от того, чтобы ломать судьбу невинной девочки?

Я обвела всех взглядом. Большинство сидело, опустив головы.

— Вам нечего не хочется сказать?

Со своего места встала Макария — взволнованная до невозможности, вся бледная, при этом с яркими пятнами румянца на щеках. Сказать она ничего не успела. Одна из сестёр дёрнула её за платье, а барон приказал:

— Макария, выйди отсюда немедленно.

— Но папа! Не хочешь слушать меня, выслушай Аду!

Последние слова девушки я домыслила, так как её голос, хотя она открывала рот, внезапно затих. Барон кивнул одному из слуг, и Макарию немедленно вывели.

40

Я вышла из зала, не желая оставаться среди этих людей даже лишней секунды. Андерсоны меня страшно разозлили, намного сильнее, чем герцог.

Давно я не испытывала такого разочарования в людях. Они отдавали герцогу дочь, закрывая глаза на всё — от её вконец несчастного вида до его попытки выставить меня своей любовницей.

Только добравшись до комнаты, я поняла, что весь путь прошла не одна. За мной следовала девушка, которая утром приносила завтрак.

Когда мы вошли внутрь комнаты, незваная гостья без приказа отправилась разжигать камин. Я села в кресло, и Люська немедленно забралась ко мне на колени. Пушистая девочка всегда чувствовала моё настроение и пыталась помочь в меру сил. Урчала, лезла под руку.

У служанки оказался свой способ меня развлечь.

— За Аделаиду не дают приданного, наоборот, герцог, говорят, закрывает долги нашего хозяина на большую сумму. Этот брак — спасение для семьи.

— Я догадалась, — призналась я. — Август Андерсон — такой привлекательный мужчина. Обходительный, вежливый, настоящий красавец, прямо мечта любой женщины, если не знать, насколько он жесток к своей дочери. Аделаиде не справиться с герцогом Валентайном. Он погубит её. И что она делает? Не борется за себя! Как рыба молчит!

— Вам что-нибудь принести? — спросила служанка.

— Горячего чаю.

Я потёрла шею. Проклятье выбрало это время, чтобы напомнить: на мне герцогский поводок. Будь я свободна собой распоряжаться, даже на мгновение тут бы не задержалась. Схватила бы Люську и отправилась назад. Не на лошадях, так пешком.

Девушка неожиданно вернулась от двери.

— Вы такая смелая, — сказала она дрожащим от волнения голосом. — Вы единственная, кто высказал им всё в лицо. Пусть другие молчат, но знайте, вам все благодарны. Мы все вами так восхищаемся.

Смелая, да уж. Глупая, не думающая наперёд, лезущая в чужие дела — вот я какая! Дура, как он и сказал.

Я прикрыла шею ладонью.

— Пожалуйста, найди герцога. Скажи ему, что мне нужна его помощь. Скажи, это срочно. Помощь нужна прямо сейчас.

Змея всё-таки выползла на поверхность, я не смогла её скрыть. Глаза служанки расширились. Ойкнув, она бросилась к двери.

Шея горела огнём, змея кусала изнутри и снаружи. Люська мяукала, звала на помощь. Комнату вновь затянуло серебристым туманом, из которого на меня смотрели невидимые, но, знаю, ненавидящие, полные лютой злобы глаза.

Я чувствовала себя отвратительно, но находилась в сознании. Тот случай, когда мечтаешь об обмороке, а он не спешит избавить ни от боли, ни от унижения.

Когда тёмная с головы до пят фигура показалась в дверях, я поняла, что и в этот раз выживу. Вот только цена помощи окажется слишком большой, судя по злости в тоне его голоса и выражении лица.

— Вот женщина, насквозь пропитанная ядом, отравляющая собой всё вокруг, — сообщил герцог с порога и пересёк комнату быстрым шагом. — Что, теперь вы молчите?

Змея обвивала мою шею, душила меня, и я не могла говорить. Боролась за жизнь, как могла, пыталась оторвать её от себя — не получалось.

— А только что были так красноречивы, что довели мою милашку-невесту до слёз.

Вы только подумайте! Оказывается, это я расстроила Аделаиду. Не бесстыжий жених, не родители-кукушки. Разумеется, виновным оказался тот, кто объявил небо голубым, траву зелёной, короля голым, а герцога Валентайна и барона Андерсона с семейством неспособными по-человечески заботиться и любить.

— Вы ужасная женщина, Лина.

«Кто бы говорил!»

Стоило мне так подумать, как змея вновь укусила меня. Боль оказалась такой сильной, что слёзы потекли по лицу.

— Вы слышите меня? — Герцог наклонился над креслом, где я сидела.

Наши взгляды встретились, и я закрыла глаза. Хоть бы так спрятаться от него, глядящего будто в душу.

— Невыносимо упрямая. Настоящее чудовище, а не женщина, — заявив так, он поднял меня на руки и перенёс на кровать.

Герцог действовал быстро и ловко. Он будто совершенно не чувствовал моего веса. Его голос оставался ровным:

— Мужчину, который посмел бы заявить на людях то, что сегодня сказали вы, я вызвал бы на дуэль и убил. Женщину, — он шумно выдохнул, — тут сложно. Таких наглых и злоязыких женщин, как вы, мне ещё не встречалось. Понятия не имею, что с вами делать.

Он коснулся моей руки, и я ещё крепче сдавила извивающуюся, пытающуюся задушить меня змею.

— Отпустите её, давайте, смелей. Я не дам ей убить вас. Хотя стоило бы.

Герцог обещал помощь, но делал это так, что всё во мне сопротивлялось ему. Валентайн относился к другим людям,