действия. И все эти всплески были одинаковыми. При изменениях стимуляции они не усиливались и не ослабевали – изменялась лишь частота возбуждения. При сильном натяжении мышцы всплески становились частыми и многочисленными. При ее расслаблении их частота снижалась. А когда мышца находилась в состоянии полного покоя на стеклянной пластинке, всплесков не было вовсе. Зоттерман и Адриан поняли: “то, что они увидели, никогда не наблюдалось ранее, они открыли великий секрет жизни о том, как чувствительные нервы передают информацию в мозг”[163]. Это было чрезвычайно важное открытие: они были первыми, кто обнаружил, каким образом мозг получает информацию от конечностей. Они расшифровали код, с помощью которого эти всплески передают мозгу важные сигналы об окружающей среде. Натяжение – много частых всплесков. Прекращение натяжения – нет всплесков. И что-то в этой системе кодирования казалось невероятно знакомым.

Военный опыт расшифровки кода и перехвата сообщений позволил Адриану воспринять то, что он теперь наблюдал, под другим углом[164]. Обнаруженный им механизм передачи информации по нервам был своего рода биоэлектрическим кодом Морзе.

Еще со времен изобретения телеграфа в предшествовавшем столетии нервные импульсы и функция нервной системы в целом описывались в терминах передачи информации. Но когда Адриан установил, что нервные импульсы представляют собой лишь серии изменяющихся во времени коротких всплесков (азбука Морзе без тире), его поразило, как такой ограниченный сигнал может передавать сложную информацию (ощущение натяжения мышцы). “В любом отдельном волокне все волны имеют одинаковую форму, и сообщения меняются только за счет изменения частоты и длительности разряда. На самом деле сенсорные сообщения несравнимо сложнее последовательности точек в коде Морзе”[165]. Аналогичные изменения можно заметить и в высказываниях Зоттермана. Годами позднее, описывая разочарование от ранних экспериментов, предшествовавших тому моменту, когда они смогли выделить отдельный нейрон, он вспоминал: “Мы как будто прослушивали телеграфный кабель с одновременной передачей сообщений по многим линиям. Это никоим образом не позволяло обнаружить код”[166].

В научных и научно-популярных работах Адриана были введены понятия, определившие наши представления о нервной системе и о биоэлектрических сигналах и их функции в целом: о сообщениях, кодах и информации.

Представление о коде отдельных нейронов способствовало пониманию того, как нервная система в целом с помощью потенциалов действия передает информацию о внешнем мире для интерпретации в мозге. Теперь, зная, как периферическая нервная система использует код для пересылки информации в мозг, Адриан хотел понять, как мозг принимает эти сигналы: как он транслирует этот “код Морзе” обратно в понятный ему язык. Является ли мозг “центральной станцией”, превращающей сигналы в опыт, как предположил Адриан в лекции, прочитанной им при получении Нобелевской премии? В таком случае “мы могли бы сказать, о чем думает человек, если бы могли увидеть его мозг за работой”[167].

Но еще до произнесения той речи Адриан начал штудировать литературу по этому вопросу, чтобы найти какое-то объяснение. Объяснения он не нашел, зато нашел способ его нахождения: это был аппарат, незадолго до того изобретенный немецким профессором неврологии Хансом Бергером. Его исследования представляли для Адриана “исключительный интерес”, и он и его коллеги были чрезвычайно удивлены тем, что никто не пытался их воспроизвести[168].

Ханс Бергер в поисках записей мозга

Примерно за десять лет до того, как Август Уоллер впервые поставил свою собаку в соленую воду, физиолог из Манчестера Ричард Кейтон обнаружил аналогичные ритмичные сигналы, приложив электроды к голове человека. В отличие от Уоллера Кейтон сразу понял значение своего открытия. С тех пор, как была установлена электрическая природа потенциала действия, не утихали дискуссии о том, не может ли быть так, что механизм обработки информации в мозге тоже использует язык электричества. В 1875 году Кейтон обнаружил “слабые токи”, появляющиеся даже при отсутствии мышечной активности. Это не согласовывалось с принятыми научными представлениями того времени, в соответствии с которыми измеряемая активность возникала в мозге только в результате движений мышц. Однако пациент Кейтона спокойно сидел без движения и при этом излучал электричество, как маяк.

Примерно пятьдесят лет спустя Бергер, который тогда был директором психиатрической клиники при Университете Йены, достал эти забытые результаты с дальней полки[169]. В профессиональном плане это был очень суровый и сдержанный человек[170]. Душа его лежала к совсем иному: с 1890-х годов он тайно работал над проектом, который был чрезвычайно важен для него по личным соображениям. Когда в молодости он был на военной службе, с ним произошел несчастный случай. В 1892 году на тренировке в составе конной артиллерии он упал с лошади, и его голова оказалась в нескольких дюймах от колеса приближавшегося орудия. Повозка остановилась буквально в последнюю секунду – Бергер выжил по невероятно счастливой случайности. Вернувшись в казарму вечером после пережитого шока, он обнаружил телеграмму от отца, который интересовался, все ли с ним в порядке. Причина была в следующем: точно в тот момент, когда произошел несчастный случай, старшая сестра Ханса испытала необъяснимый приступ паники и умоляла отца проверить, не случилось ли чего с ее братом.

Бергер не мог примирить этот опыт с наукой. Как объяснить это невероятное совпадение? Он мог лишь заключить, что испытанный им ужас был настолько силен, что принял некую физическую форму вне его разума и каким-то образом мгновенно передался его сестре. Бергер твердо решил найти психофизиологическое основание телепатии.

В 1902 году он обнаружил работу Кейтона по регистрации электрических токов в мозге с помощью электрометра. После двадцати с лишним лет попыток обнаружить соответствующие признаки мозговой активности он наконец обзавелся струнным гальванометром. Первый эксперимент он провел на двадцатисемилетнем студенте по имени Зедель, в черепе которого осталась крупная брешь после удаления опухоли головного мозга. Бергер присоединил идущие от головы Зеделя электроды к струнному гальванометру, который нашел в университетской больнице, где прибор использовали для проведения ранних версий ЭКГ. И неожиданно обнаружил электрические сигналы, подобные тем, что Уоллер обнаружил в сердце: очень отчетливые, но в этот раз исходящие из головного мозга. Наконец-то было получено доказательство существования электрической активности мозга.

Однако обнаруженные им сигналы были более вариабельными, слабыми и приглушенными, чем те, которые этот клинический прибор регистрировал в сердце. Поэтому найти в них характерный профиль было намного сложнее. Бергер заказал гальванометр побольше. Пять лет он настойчиво и планомерно настраивал аппарат, чтобы отделить истинный сигнал от любых помех: от легчайших движений тела, сердцебиений и даже пульсации крови в самом головном мозге.

К 1929 году уровень сложности его оборудования позволил ему произвести сотни записей на пациентах с повреждениями