Он был так осторожен со мной, так бережен… мне казалось, он прислушивался к каждому моему движению, к каждому вздоху, чтобы не испугать, не сделать что-то не так. И в то же время я чувствовала едва сдерживаемый огонь. Его хриплое дыхание… его руки чуть дрожали… его поцелуи…

Реальность словно ускользала от меня, таяла…

Как долго – я не могла сказать.

Когда очнулась – над головой сияли звезды.

И слабость во всем теле, что даже звенело в ушах.

Он вынес меня на берег, вытер своей рубашкой, помог одеться.

Мне было слегка страшновато возвращаться к костру. Мне казалось, гвардейцы все знают, они смотрят на нас и даже ухмыляются. И Арек спросил, как там водичка, мы наверно до моря уже успели доплыть? Эрнан шикнул на него, без злобы и угрозы, просто давая понять, что сейчас лучше не лезть.

Я смущалась и краснела, но в то же время неожиданно понимала, что чувствую себя уверенней. Я имею на это право. Он мой.

Меня накормили жареной уткой и солеными оливками, напоили вином.

Я сидела рядом с Эрнаном, он обнимал меня. И ветер шумел в верхушках деревьев, и где-то ухала сова. Трещали ветки в костре, маленькие искорки всполохами подскакивали и уносились ввысь, теряясь в безоблачном небе среди звезд. И Лохан рассказывал что-то о далеких странах и своих победах, и Рух играл на лютне и пел баллады о любви, его голос – высокий и чистый, лился словно река. А Брихан сидел улыбаясь, словно ребенок, подперев кулаком подбородок, и мечтал, наверно, что когда-нибудь такие песни сложат о нем.

Весь мир вдруг показался близким и родным.

А потом мы с Эрнаном спали обнявшись, завернувшись в один дорожный теплый плащ. Тепло и уютно, и удивительно спокойно, как не было уже давно, разве что в детстве.

И даже утренняя дорога почти не пугала меня.

У нас впереди было еще три ночи и четыре дня.

И дважды мы ночевали под открытым небом, и один раз в трактире, на мягкой кровати и чистых простынях. Вместе.

И все было совсем иначе, не так, как в реке. Но так же волнующе и хорошо.

Тепло и уютно, и можно было долго валяться обнявшись, болтать о пустяках и целоваться, он ласкал мою грудь, щекотал живот, и я смеялась, совсем не стесняясь и не боясь, что кто-то услышит.

А потом весь огонь хлынул наружу. Эрнан больше не боялся меня напугать, и я больше не боялась. Мы почти не спали в ту ночь.

Замок Воронье Гнездо в Лохленне был огромным и невероятно тяжелым, словно уходящим глубоко в землю. Массивные стены, приземистые башни. Он был таким непохожим на воздушную Небесную Нит. Здесь не было моря, только быстрый полноводный Руарк, холмы, а дальше – непроходимые леса. Здесь все было иначе.

Лорд Хетт, поставленный правителем Лохленна, встретил нас у ворот. Мы пообедали вместе – просто, без всяких торжеств. Потом леди Рут, тихая пожилая женщина, спросила, не слишком ли я устала с дороги, и повела показывать замок. Она старалась не сильно надоедать мне… А может быть, общение со мной ей было неприятно, я решила не думать об этом. Все же я дочь врага, за что ей меня любить. Вежливо прошлась с ней по замку и отправилась отдыхать, тем более что все тело болело с дороги.

Три дня – сказал Эрнан. Задерживаться дольше он не будет, не стоит терять время. Он действительно приехал исключительно по делам, и я почти не видела его. Весь день он сидел с лордом Хеттом, а к вечеру собрался совет в Большом зале.

Не знаю, спал ли он вообще этой ночью, но утром, когда я встала, мне сказали, что король уехал в Улин и будет не раньше обеда.

Он вернулся с сэром Ливаном, тем самым стариком, что сидел рядом на пиру в Небесном Чертоге, и до самой ночи что-то обсуждал с ним.

Ко мне Эрнан заглянул совсем поздно, я давно легла спать, но никак не могла уснуть, ворочалась.

Он осторожно подошел, стараясь не шуметь, присел на край кровати.

– Как ты? – спросил он. – Не скучаешь? Я совсем бросил тебя.

– Нет, – я покачала головой. – Мне тоже есть чем заняться, я смотрела замок. Да и потом, у нас ведь будет дорога назад.

Он улыбнулся, прилег рядом, обнимая меня. Я потянулась поцеловать его и поняла, что он уже спит. Вылезла из-под одеяла, осторожно стащила с него сапоги. И долго сидела рядом.

Было в этом что-то простое и чудесное.

Было так легко.

Если бы Хаддин сейчас видел меня… Он бы не одобрил. Он был бы в ярости.

Любила ли я своего брата? На самом деле?

Я ужасно любила Оуэна, он был для меня самым близким… он был всей моей семьей. Я не знала мать. Отец всегда был занят своими делами, ему было не до меня. Он был огромным и грозным, и почти чужим. Я знаю, он любил меня, но… чужим все равно. Даже совсем маленькой я никогда не смела залезть ему на колени, обнять. Зато я залезала на колени Оуэну, и он спасал меня от ночных кошмаров и рассказывал сказки. Он был всего на три года старше меня, но казался взрослым, с ним я всегда чувствовала себя уверенно. Потом, став немного старше, я ходила за ним хвостом, была готова играть во все мальчишеские игры, главное – с ним.

Когда Оуэна не стало, моя жизнь словно схлопнулась. Я не понимала, как теперь жить. Не могла поверить.

Я не верила, что Оуэна мог убить Нарин. Несмотря на то что все говорили об этом. Уаткин, наш оружейник, видел, как Нарин стрелял. Он сам подтвердил мне. Я пришла к нему, я хотела услышать от него сама… Я помню, как он смотрел на меня и хмурился, и становился сам не похож на себя, и каким глухим и чужим был его голос. «Да, я видел, – сказал он. – Я видел, принцесса, как Нарин убил вашего брата». А через неделю, поехав с отцом на охоту, Уаткин упал с лошади и сломал шею.

«Это из-за тебя, – говорил Хаддин. – Это все из-за тебя!»

Он говорил это так уверенно, что я верила ему. Я не могла не верить. Я была еще совсем ребенком, а он был уже взрослым, ему было шестнадцать. Он должен был все знать лучше меня. Я просто чего-то не понимаю…

Он пришел ко мне почти сразу, как только схватили Нарина и Оуэна унесли, ему отчего-то казалось очень важным сказать это мне.

«Это из-за тебя!»

Я не понимала. Я ничего не понимала. Я ничего не сделала, меня даже не было рядом, когда это случилось. Почему?

«Ты просто глупая девочка, – говорил Хаддин. – Ты очень красивая и очень глупая девочка, не понимаешь, из-за чего мужчины могут убивать друг друга. Это все из-за тебя! Потому что ты ведешь себя так, как не подобает вести приличной девочке».

Нет… Оуэн уж точно еще не был мужчиной, он был мальчишкой, он был моим братом… Почему я…

Что я сделала?

Он так и не объяснил мне, но пришел отец и молча увел Хаддина за собой.

Потом я видела Хаддина на похоронах. Он стоял в стороне совсем белый и трясущийся. Я думала, он горюет о брате. Но сейчас мне кажется, отец что-то узнал.