Наступил февраль, а я все еще молча был одержим Шэннон как река.

Мне это не понравилось, и она понравилась мне еще меньше за то, что была единственной причиной моей неуверенности.

Это не имело смысла.

Она была крошечной девочкой — одни конечности и кости. У нее не было никаких изгибов, и я сомневался, что она даже носила лифчик, если быть честным с самим собой.

Видите?

Слишком молода.

Слишком чертовски молода.

Но это не помешало мне искать ее в толпе.

И это не помешало мне смотреть, когда я нашел ее.

Чем больше пытался блокировать ее, тем больше искал.

Пока я не стал бегать взглядом в поисках нее между каждым гребаным уроком.

Иногда я замечал, что она смотрит на меня в ответ.

Она всегда бросала на меня этот ослепительный в свете фар взгляд, прежде чем спрятать лицо.

Я не был уверен, что с этим делать.

Я полностью признал, что у меня была иррациональная реакция на девушку.

Это было ненормально.

Проблема заключалась в том, что я никак не мог взять себя в руки.

Я не мог отключить свой мозг.

Белла являлась еще одной проблемой для меня.

Ее тошнило от того, что она называла «быть ограбленной», и пару недель назад она написала мне, чтобы провести время и разобраться по поводу нашей разлуки.

Я знал, что должен был что-то чувствовать по этому поводу — я спал с девушкой почти восемь месяцев, — но все, что я чувствовал, скорее приравнивалось к опустошению.

Там не было никакой связи, и я устал чувствовать себя использованным.

Это не было похоже на то, что мы встретились, чтобы поболтать или сходить в кино или что — то в этом роде.

Она не хотела этого от меня.

Даже когда я предлагал.

Конечно, не было никаких чувств, и я никогда не был заинтересован в отношениях с ней, но после того, как я провел шесть из восьми месяцев со своим членом внутри нее, я был не против угостить девушку ужином или сводить ее в гребаный фильм.

Я предлагал много раз, и она отклоняла каждый из них.

Потому что это было недостаточно публично.

Потому что Белла хотела меня только тогда, когда я был на виду в пабе или в колледже, где она могла показать меня всем своим друзьям, как будто я был каким-то ценным гребаным быком.

Белла сообщила мне через текстовое сообщение, что она перешла к Кормаку Райану с шестого курса.

Я уже некоторое время наполовину подозревал, что между ними что-то происходит, потому что он вел себя чертовски подозрительно рядом со мной.

Кормак получил вызов из Академии летом. Он был на нескольких занятиях с молодежью и участвовал в некоторых испытаниях.

До сих пор Кормаку не удавалось получить постоянный контракт, и я не ждал этого парня, затаив дыхание.

Это не я был злобным придурком.

Просто излагаю факты.

Он был неплохим защитником, но ему нужно было проявить серьезную магию, если он хотел попасть на главную карту с клубом.

Если он сделал это, молодец.

Если он не сделал это, мне было насрать.

Кормак был на год старше меня, так что мы никогда не были друзьями, но, играя в одной команде последние пять лет, я ожидал немного большей лояльности.

И если бы Белла хотела вызвать у меня реакцию, трахнув моего товарища по команде, она была бы очень разочарована, потому что я никогда не доставил бы ей такого удовольствия.

Было больно? Да.

Чувствовал ли я себя преданным? Конечно.

Означало ли это, что я хотел ее вернуть? Черт возьми, нет.

Потому что я не мог справиться с лжецами, и это то, кем она была. Я также плохо справлялся с играми разума, а это было именно тем, что она пыталась провернуть.

Порвать со мной, уйти с моим товарищем по команде, а затем развернуться, заполнить мой почтовый ящик и сказать, что она хочет, чтобы я вернулся, был ярким примером игр, в которые эта девушка любила играть.

Чего она не смогла понять, так это того, что не имело значения, сколько игр она пыталась сыграть или сколько раз она обещала отсосать мне.

Пути назад не было.

Не для меня.

Может быть, я был мертв внутри, как предположила Белла в миллионах текстовых сообщений, которые она отправила мне после того, как я отклонил ее предложения разобраться.

Я так не думал.

У меня были чувства.

Я заботился о вещах.

Только не лжецы.

***

— Я должен сделать признание, — объявил Гибси во время тренировки в среду.

Мы были на двадцать девятом из тридцати сказанных кругов поля, и он начал слабеть. На самом деле, я был на своем двадцать девятом круге.

Остальные члены команды были на четырнадцатом.

Гибси вообще находился пока на восьмом, и его отставание началось на четвертом круге. Теперь он напоминал парня, вывалившегося из ночного клуба в три часа ночи с животом, полным намешанных коктейлей.

Ему, как и остальным, нужно было собраться, потому что на следующей неделе у нас была игра, и я не собирался загонять себя в угол, если остальная команда также не была предана делу.

У этих придурков было десять дней, чтобы собрать свое дерьмо.

— Ты слушаешь? — задыхаясь, прорычал Гибси, хватаясь за мое плечо в надежде, что я помогу его ленивой заднице. — Потому что это серьезно.

— Я слушаю, — сказал я ему, делая глоток воздуха и медленно выдыхая его, — Признавайся.

— У меня безумное желание пнуть тебя по яйцам, — Гибси прерывисто выдохнул, прежде чем закончил, — И сломать то, что там еще осталось.

— Какого хрена? — стряхнув его мускулистую руку со своего плеча в сотый раз, я сменил позу, пятясь назад, чтобы посмотреть на ублюдка. — Почему?

— Потому что ты урод природы, Кав, — задыхаясь, сказал он, волочась за мной. — Ни за что на свете ни один парень в твоем положении, — он указал на меня пальцем, а затем наклонился вперед, прижимая руки к затылку, — со сломанным членом не сможет бежать так долго, не упав замертво, — застонав, он продолжил, — мой член в идеальном рабочем состоянии, и он, блядь, плачет от напряжения, Джонни! Плачет! И мои яйца впали в спячку, вернувшись в положение, предшествующее половому созреванию.

— Мой член не сломан, мудак, — прорычал я, оглядываясь, не услышал ли нас кто-нибудь.

К счастью, остальная часть команды была на другой стороне поля.

— Я хочу это сфотографировать, — прохрипел он. — Чтобы я мог показать тренеру и