— Ты не права!

— Ничего подобного. Я чувствую, Фил, она стала дорога тебе. Черт его знает, что там между вами произошло, но именно с сегодняшней ночи она стала тебе дорога. Это правда, это написано в твоих глазах!

— Селин, я…

Он осекся. Отпираться было бесполезно. Селин разгадала его до самого основания. Он в отчаянии заломил руки:

— Ну что происходит?! Зачем мы поехали в этот омерзительный городишко? Если бы мы остались там, в Дорфе, все было бы хорошо!

— Ты жалеешь, что взял меня сюда?

— Да! И очень сильно!

— Из-за Сеймура и Джессики?

— Да при чем здесь они? Из-за всего. Мы ссоримся и перестали понимать друг друга здесь. Просто Дорф свел нас, а Нью-Йорк — разлучит. И я это тоже чувствую.

— От себя не убежишь. Так было бы в любом другом городе мира. Извини, Филипп, я никуда не поеду с тобой. Хочешь отдохнуть от дел — путешествуй один.

— Ты бросаешь меня?

— Нет, просто пойду прогуляюсь с Сеймуром.

Она ушла, а он так и сидел до утра, монотонно играя застежкой на чемодане. По окну шлепал мокрый снег и ничего не рисовал на стекле…

А утром она вместе с Сеймуром явилась в офис и пришла прямо к Филиппу в кабинет. Всем своим видом оба показывали, что сегодня ночью они не теряли времени даром. «Даже если и так, что это изменит?» — равнодушно подумал Филипп и тут же его обуял ужас от собственного спокойствия.

Сеймур и Селин стояли обнявшись. То, что это делалось намеренно и с целью ему отомстить, было понятно. Филипп не хотел только одного: чтобы Селин встретилась с Джессикой. В этом случае он не мог отвечать за последствия. Он всеми силами старался выманить ее из кабинета, потому что с минуты на минуту ждал Джессику.

Однако судьба распорядилась иначе. Едва только Селин придирчиво ощупала взглядом все углы и посмотрела все картинки на стенах, а потом вызывающе уселась курить за его рабочий стол, позвонил президент. Он был несколько раздражен и, кажется, собирался за что-то отчитать Филиппа.

— Да, заодно разыщи мне Сеймура. Его это тоже касается.

«Семь бед — один ответ», — подумал Филипп и, мрачно кивнув Сеймуру, пригласил его с собой.

Селин осталась одна. Мужчины ушли, словно забыли о ней. Причем оба сразу: и Сеймур, и, что самое удивительное, Филипп. Мог бы сказать что-нибудь вроде «подожди, я скоро вернусь», ведь он хозяин кабинета.

Она задумчиво опустилась в другое кожаное кресло, как бы примеряясь к нему, и закурила новую сигарету. Селин размышляла. Она снова чувствовала себя на пороге прыжка. Прыгать в неизвестность она умела с раннего детства, но сегодня сердце стучало почему-то особенно сильно. Неужели страх расставания? Неужели впервые в жизни, исколесив пол-Европы, она наконец привязалась к мужчине? Но этого делать нельзя. Ей нельзя влюбляться! Она давно зареклась и многие годы держала это обещание.

«Многие» — это с шестнадцати лет, почти три года. Селин улыбнулась сама себе. У нее скоро день рождения, а Филипп об этом ничего не знает: Впрочем, никто, в том числе и она сама, не знает, когда ее истинный день рождения…

Дверная ручка щелкнула, и веселый женский голос прощебетал:

— Филипп, у меня для тебя кое-что есть! Угадай… — Джессика осеклась и во все глаза уставилась на Селин.

А Селин — на нее. Это, наверное, был самый пронзительный момент в жизни каждой из девушек. Потому что у одной почему-то защипало в глазах, а у другой задрожал голос. Селин встала с кресла.

— Здравствуйте. А Филиппа нет. — Она неловко прижимала руку к плечу, словно желая поправить широкий ворот свитера, и криво улыбалась.

— А где же он?

— Его… Их с Сеймуром вызвал президент.

— С Сеймуром?.. Это из-за драки! Уже насвистели!..

— Из-за какой драки? — вежливо спросила Селин, как будто речь шла о погоде.

Джессика спокойно повернулась к ней. В ее жестах и голосе чувствовалось величие и достоинство королевы:

— Вы, я так понимаю, Селин?

— Да. А вы — Джессика.

— Разумеется… Драку Филипп устроил еще в прошлом году, но президент узнал об этом только сегодня.

— Филипп устроил драку? Не поверю! Но если это было давно, зачем его отчитывать?

— Ну прошлый год закончился всего несколько дней назад, — Джессика улыбнулась, — а драка была под Рождество… А хотите чаю? Или кофе?

— Нет, спасибо.

Селин неосознанно переместилась с красивого кожаного кресла на обыкновенный стул для посетителей, стоявший у стены. Рядом с Джессикой, ухоженной и обласканной жизнью, она чувствовала себя уличной кошкой, которая случайно забрела в шикарный ресторан попросить кусок мяса. Селин внезапно стало одиноко и неуютно в этом кабинете, еще полчаса назад казавшимся приветливым и гостеприимным. Ей было одиноко не только в кабинете Филиппа, но в мире людей, к которым принадлежал Филипп. И к которым она сама, вне всяких сомнений, не будет принадлежать никогда.

— Вы знаете, Джессика, мне, наверное, лучше уйти.

— Филипп не простит мне, если я вас выпущу до его возвращения. — Джессика вдруг улыбнулась ей тепло и по-доброму. — А таксист был прав: мы с вами сильно похожи.

— Ну и что? Это вряд ли сделает нас друзьями.

— Ни от чего не нужно зарекаться, Селин! Это я поняла совсем недавно. И, кстати, благодаря нашему общему другу.

— Филиппу?

— Да. Кофе готов… Вот сахар. Вот сливки. Прошу вас, не стесняйтесь.

Селин пересела к чайному столику и робко сделала первый глоток. В самом деле, зачем ей все это? Зачем она отступила от своих правил и проникла в буржуазную верхушку Нью-Йорка? Она здесь — инородное тело. Она никогда не приживется здесь, даже став миссис Шиллер. Или фрау Шиллер.

Уже сейчас она чувствует себя не в своей тарелке, хотя вся одежда на ней стоит не меньше, чем костюм Джессики. А может, и больше. Но Джессика выросла в этой обстановке, а она — случайно заблудилась здесь… Кожаные кресла, Золоченые рамы, полированный столик, на стоимость которого раньше она могла бы жить полгода…

Селин вздохнула. Даже толстый старый чиновник из Шведта не рождал в ней такого отвращения к себе, как эти в общем-то приветливые, люди, к обществу которых ей никогда не принадлежать.

— Селин, не грустите. Все наладится. Я думаю, он не сильно отругает их.

— Это меня волнует меньше всего.

|На лице Джессики было написано участие и понимание:

— Вам плохо здесь? Неуютно?

Селин посмотрела на нее с любопытством.

А в самом деле, зачем вести эти глупые светские беседы? Она сейчас уйдет и больше никогда не вернется, так почему не сказать правду?