В дверь продолжали стучать. Я нахмурился: и Пак, и Бао просто зашли бы. Может, что-то произошло? Пожар, убийство? Не удивлюсь. Я встал и все в той же мятой одежде, в которой вчера выступал, открыл дверь. На пороге стояла девушка, которую я тут же узнал. На прослушивании она с бейджем на шее объявляла номера участников.

– Доброе утро, Син Хён-ним. – Она поклонилась, восхищенно глядя на меня. – Я Со Ён, сотрудница концерна. Буду помогать вам во всем, обращайтесь с любыми просьбами. Вот ваш телефон. Запишите мой номер, звоните в любое время.

И она, склонившись в низком поклоне, двумя руками протянула мне мой дешевенький смартфон. Я растерялся – настолько формально вручают разве что подарки на свадьбу, а она еще и назвала меня полным именем, прибавив уважительный суффикс «ним». Глаголы Со Ён ставила в максимально вежливую форму – короче, услышав наш разговор со стороны, я бы решил, что обращаются не то к директору фирмы, не то к боссу мафии.

– Спасибо, Со Ён.

– Завтрак через пятнадцать минут, потом у вас встреча, потом госпожа Бао проведет собрание, – тараторила Со Ён. – Стиль одежды неформальный, далее возможна репетиция.

Она смотрела на меня как на звезду. Мне стало неловко, и я скрылся в комнате, пробормотав, что скоро буду.

Странно было ощущать в руке телефон после такого перерыва. Раньше я его из рук не выпускал, а теперь смотрел на устройство в своей руке как деревенская бабуля. Так, что там в непрочитанных сообщениях? Босс каждый день присылал не менее трех сообщений, грозя, что уволит меня, если я не явлюсь на работу. Мама сегодня утром написала, что меня показывают в новостях культуры по всем каналам.

Ее сообщение пришло в семь утра – получается, мама не легла спать, когда вернулась с работы, все смотрела, что говорят обо мне. Я надеялся ощутить знакомую волну тепла и нежности, но уловил только воспоминание о том, как радовался раньше.

Я видел документалку, где говорилось, что счастье мы ощущаем благодаря гормонам: дофамину, эндорфину и каким-то там еще инам. И сейчас мне казалось, что механизм, который их создает, во мне сломан, я – как часы, которые из-за погнутой пружины не могут осуществлять свою главную функцию. Что такое жизнь без радости? Зачем вообще иметь хоть что-то, если не можешь быть этим доволен?

Под аккомпанемент мрачных размышлений я принял душ, оделся в очередные спортивные штаны с футболкой и вышел в коридор. Со Ён отвела меня в знакомую столовую, и по пути я выяснил, что учебный центр не всегда бывает таким пустым, каким я его знаю. По коридорам сновали люди с бейджами, кланялись мне, заметив, и мчались дальше. Я едва успевал поклониться в ответ.

– Началась подготовка к камбэку, – тоном школьной отличницы пояснила Со Ён.

Впервые на моей памяти кто-то рвался отвечать на мои вопросы до того, как я их задам.

Обстановка в столовой была не веселее, чем на заседании северокорейского правительства. Пак без выражения тыкал палочками в рис, Линхо был так взвинчен, что хотелось дать ему успокоительное, Джо с привычно бесстрастным видом поглощал завтрак.

– Привет, – с подозрением начал Линхо. – Ну чего, тебе лучше, готов работать? Нам вчера сказали, ты переволновался на прослушивании, лежишь в комнате, и тебя тошнит.

– Все уже хорошо, – сказал я, решив, что еще одна ложь ничего не изменит.

Мой взгляд снова и снова возвращался к Паку в поисках следов раскаяния, но тот смотрел только в тарелку. Зато след от моего удара был на месте: лиловое пятно на щеке, которого никто, похоже, не замечал. Жаркая ярость вчерашнего дня меня уже отпустила, и на смену ей пришло унылое разочарование.

– Я рад, что тебя взяли, – искренне сказал Джо. – Говорят, камбэк-шоу уже через два месяца, а с октября – тур, если все пройдет как надо!

– Класс, – безрадостно ответил я, придвинул к себе поднос и приступил к еде.

После завтрака Со Ён с невероятным энтузиазмом повезла меня в лифте на верхний этаж. Она волновалась, будто переживала чудесное приключение, и я невольно улыбнулся, хоть и не чувствовал отзвук этой улыбки внутри.

Верхний этаж был роскошным. Я думал, такие офисы есть только в квартале «Диджитал Медиа», там, где логотип концерна «Ай-Интертейн» украшал целое здание, а не в этой кирпичной восьмиэтажке без опознавательных знаков. Со Ён провела меня по пушистому ковру в кабинет, где за столом сидел знакомый генеральный директор, похожий на старую черепаху. Рядом почтительно теснились люди в официальных костюмах.

Я запоздало вспомнил, что генеральному нельзя смотреть в глаза, но он поймал мой взгляд еще у порога и не отпустил, пока я не сел.

– После подписания контракта ты официально станешь участником группы, – сказал он, и какой-то человек в костюме учтиво подал мне стопку листов и дорогую ручку.

Я растерянно полистал контракт, думая в основном о том, на какой потрясающе бархатистой бумаге он напечатан. Слова все равно были очень длинными, фразы запутанными, я ничего не понимал и уже занес ручку, чтобы подписать там, куда указывал палец человека в костюме, когда меня обожгла внезапная мысль.

– Одну минуту. Я хочу…

Атмосфера в комнате настолько подавляла волю, что хотелось на самом деле только одного: немедленно все подписать и скрыться. Но я откашлялся и начал заново:

– Не знаю, положены ли мне какие-то деньги, но мне нужно, чтобы моей матери заплатили прямо сейчас. И еще помогли найти достойную работу в дневную смену.

В кабинете повисла оскорбленная тишина, а мне было все равно. Музыка, Пак, душа – ничто уже было не свято, но хоть одного человека я должен своим падением спасти.

– Удивительно, что тебе удалось построить настолько великолепную карьеру певца, будучи сыном матери-одиночки, причем не вдовы, – сказал генеральный. Издевался: если он слышал мой настоящий голос, то прекрасно понимал, что карьера фальшивая. – Мы оказываем тебе честь, принимая в группу, несмотря на такое пятно на твоей репутации.

Я положил ручку на стол. Помолчал немного, собираясь с силами. Язык казался липким, зубы не разжимались, будто у меня полный рот ирисок. Но раз я заплатил такую цену за свой успех, я не уйду без того, что мне нужно.

– Да, у моей матери не было мужа, – сказал я, глядя генеральному прямо в глаза. – К нам обоим всегда относились как к отбросам. Ее уволили с работы, потом с другой, она смогла устроиться только на ночной склад. Ее родственники отказались принять нас в свой дом, и нам пришлось работать