Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бригадир переключился на общий канал и объявил:
– Пошли, ребята! Работаем!
Чумаченко ударил ногой в ворота, и дубовая створка соскочила с кованых петель. Защитный костюм «орса», которыми были укомплектованы пехотинцы, оборудовался комплектом сервоприводных усилителей движения, поэтому даже самый слабый из солдат отряда был в состоянии одной рукой поднять взрослого человека.
Солдаты друг за другом проскочили во двор и первым делом бросились осматривать хозяйственные пристройки. Очень часто, прячась от захватчиков, местные выбирали именно постройки для скота, реже – погреба и подвалы.
– Здесь чисто, только свиньи! – доложил Сандерс, демонстрируя визжавшего поросенка, которого держал за ногу.
– Брось его, придурок! – приказал Чумаченко. Во время работы он не терпел постороннего шума.
– В курятнике чисто, босс! – подал голос Арвидас по кличке Рыжий.
– Хорошо, оставайтесь во дворе! Остальные – в дом!
Один из пехотинцев вышиб ногой запертую дверь, и солдаты стали заходить в просторную избу, имевшую, судя по отдушинам, подвал и еще пол-этажа на чердаке.
Следом за своими солдатами Чумаченко вошел в дом и сразу услышал крики молодой женщины, которую щупали двое пехотинцев.
– Так, что мы здесь видим? – спросил Чумаченко, проходя в большую комнату с неким подобием камина. Бледный хозяин дома, мужчина лет сорока, стоял под прицелом нескольких стволов, боясь двинуться с места.
– Боишься? – спросил его Чумаченко и сам же ответил: – Знаю, что боишься…
– Босс, тут наверху кто-то есть! – позвал бригадира один из солдат.
– Иду! – отозвался тот и, снова услышав крик женщины, бросил раздраженно: – Оставьте ее в покое! Она на все тридцать пять тянет!
Мучившие женщину солдаты нехотя отпустили ее. Если Чумаченко сказал «хватит» – значит, хватит, услуги стоматолога на станциях были весьма недешевы.
Поднявшись на чердак, бригадир увидел своего солдата, который стоял перед старухой, закрывавшей собой вход в комнату.
– Неспроста шипит старушка, – сказал Чумаченко. – Убери ее.
Солдат отшвырнул упрямую старуху и распахнул дверь. Чумаченко шагнул внутрь и под подоконником единственного окна увидел трех детей от четырех до семи лет. Широко открытыми от страха глазами они таращились на неведомых чудовищ с закрытыми стеклом лицами.
– Так, промашка, – сказал бригадир и осмотрелся, чтобы удостовериться – спрятаться здесь было негде. – У тебя шоколадка осталась?
– Половинка, босс…
– Давай сюда.
Солдат расстегнул поясной бокс для сухого пайка и достал половинку большой шоколадки.
Бригадир взял ее, разломил на три части и протянул детям.
– Налетай, братва, подешевело!
Но дети лишь попятились дальше в угол.
– Эх, вы, варвары! – сказал Чумаченко, распрямляясь. – Мы ж представители цивилизации, понимаете? Это у вас сортир на улице, а мы-то в полном порядке…
Он ссыпал шоколад на подоконник и вышел. Солдат последовал за ним.
В большой комнате ничего не изменилось – мужчина стоял под прицелом, женщина всхлипывала у стены, пытаясь прикрыться изорванной солдатами одеждой.
– Переходим в следующий дом! – объявил Чумаченко и направился к выходу.
– Босс, а давай ее с собой возьмем! – попросил один из солдат, забегая бригадиру наперед.
– Зачем, она же старая?
– Босс, для меня… – Солдат перешел на свистящий шепот. – Босс, очень хочу ее, ну просто жуть как хочу…
Сквозь бронестекло были видны его горящие глаза и крупные капли пота на лбу.
– Правила ты знаешь, Хмелевский, если в броневике останется место, можешь взять ее с собой.
– Спасибо, босс!
– На здоровье, придурок…
В отсутствие бригадира на улице вовсю шла потеха. Солдаты подбрасывали кур в воздух и палили в них из автоматов, не замечая появления начальника.
– Опять ты за свое, Пергинас, – произнес бригадир и с ходу ударил хулигана тяжелым кулаком.
Нарушитель врезался в забор и, проломив его, приземлился в каком-то курятнике, а остальные сейчас же разбежались по своим отделениям. Тем временем по улицам к бронетранспортерам уже волокли «товар»: «девиц и молодух до тридцати лет, красивых лицом и фигурой», – как гласила инструкция.
Чтобы «товар» не испортился и не нанес себе повреждений – ссадин, царапин и синяков, каждую жертву этапировали двое солдат.
Каких-то вольностей в отношении «товара» никто себе не позволял, даже отъявленные нарушители дисциплины вроде торчавшего из курятника Пергинаса. Чем выше качество, тем дороже продавался «товар» и тем выше было причитавшееся каждому пехотинцу вознаграждение.
Пока его отделение осматривало следующий дом, бригадир проверял, что за девиц тащат в броневики. Он с ходу забраковал двух из них.
– Ну вы что, инструкций не читаете? – начал кричать он, задирая подол одной из пленниц. – У нее же целлюлит!
И солдаты были вынуждены отпустить жертву.
У другой бригадир приметил кривоватость лица. Девушка была привлекательна, но слишком уже несимметрична. Это ее и спасло. Отпущенная солдатами, она, прихрамывая, побежала по улице.
Из дома, где проводило проверку отделение бригадира, вывели молодую женщину. Одного взгляда на эту «тигрицу» было достаточно, чтобы понять – это верные двадцать тысяч динаров. Ей было около тридцати, длиннонога, в хорошей физической форме, а оборонялась она так яростно, что держать ее приходилось вчетвером.
– Ай, хороша! Ай, повезло нам! – обрадовался Чумаченко. Настроение у него сразу улучшилось. Он обошел «тигрицу» кругом, чтобы удостовериться, что первое впечатление его не обмануло.
Неожиданно из окна проверенного дома вылетела стрела и, крепко ударив Чумаченко в бок, упала на землю. Бригадир резко повернулся и увидел полные ужаса глаза стрелявшего в него мужчины, должно быть, мужа этой красотки.
Свободные пехотинцы вскинули автоматы, ожидая приказа уничтожить бунтовщика, но Чумаченко выдержал паузу, а затем расхохотался, и его смех был поддержан остальными солдатами.
Так и оставив поступок аборигена без наказания и тем самым окончательно его деморализовав, отделение перешло к следующему дому, а особо ценную жертву, продолжавшую шипеть и пинаться, потащили к броневику.
В этот момент с ближайшего холма ударила автоматическая пушка одного из «куксдогов». Снаряды легли у северо-восточной окраины деревни, разбросав комья земли и заставив местных собак разразиться лаем и завываниями.