находилась крупнейшая в Европе хлебная биржа – Калашниковская, и никто на ней слыхом не слыхал про тендер. Миллионный госзаказ прошел незамеченным для индустрии!

Лидвалю выдали 2,3 миллиона рублей, но он отчего-то не смог поставить зерна. Точнее, поставил, но не 160 тысяч тонн, как требовалось, а всего 15 тысяч. Пресса начала активно писать о провале сделки, Лидваль пошел под суд, а вместе с ним – и чиновник, организовавший тендер, то есть Гурко.

Следствие выяснило, что эти двое знакомы, причем познакомились они в увеселительном саду «Аквариум», и неслучайно: содержательница женского хора в театре и этом саду госпожа Сытова получила от Лидваля 50 тысяч рублей «за знакомство с одним высокопоставленным лицом ввиду поставки хлеба голодающим».

Если сейчас мы можем представить себе шумиху в оппозиционной прессе по поводу распилов и откатов, а то и суд над ответственным чиновником, то в дореволюционной России дело дошло до бурных дискуссий непосредственно в парламенте.

Ф. И. Родичев

В. И. Гурко

Федор Родичев был одним из тех, кто с думской трибуны пламенно клеймил казнокрада и взяточника Гурко. Надо сказать, правительство к тому времени не привыкло к публичной порке. Можно было попасть под суд, оказаться отстраненным от службы – это, конечно, неприятно. Но вот когда общественные деятели начинают поливать помоями высшую аристократию, причем прилюдно, на всю страну, – это совсем другой разговор! Владимир Гурко вспылил – и, несмотря на то что находился под следствием, вызвал на дуэль Федора Родичева, причем опубликовал вызов открыто – в газете «Новое время»:

«Милостивый государь Федор Измайлович.

Вчера в Государственной думе вы позволили себе утверждать, что мною совершены такие деяния, которые в сильнейшей степени затрагивают мою честь. Утверждения ваши, как явно противоречащие тому, что установлено судебным следствием по делу, о котором вы говорили и что вам без сомнения известно, являются вполне сознательной грязной клеветой.

Если бы вы не принадлежали по рождению к русскому дворянству, то я бы ограничился привлечением вас за этот гнусный поступок к суду. Но видя в вас русского дворянина, я ранее, чем прибегнуть к этому средству, предлагаю вам ответить за ваши слова тем единственным способом, которым отвечают в подобных случаях порядочные люди, а именно приняв мой вызов.

Владимир Гурко.

12 мая».

Родичев не был любителем дуэлей. Вся Дума и вся Россия, естественно, обсуждали будущий поединок, вызов же был опубликован в открытой печати. Через день в газете «Русское слово» появляется ответ от думца:

«Милостивый государь Владимир Иосифович!

Вы прислали мне вызов на дуэль, усмотрев в моих словах, сказанных в Государственной думе по поводу ваших действий в роли товарища министра, сознательную грязную клевету и гнусный поступок.

Не касаясь в настоящую минуту значения слов моих, не обсуждая допустимость и ваших выражений, считаю нужным пока заметить, что вы состоите под судом за преступление, не только караемое законом уголовным, но и противное правилам чести.

Пока над вами тяготеет обвинение в том, что вы заведомо сообщали неправду о тех своих действиях, за осуждение коих вы призываете меня к ответу, до тех пор за вами не может быть признано право требовать за такое осуждение удовлетворения путем поединка.

Поэтому, помимо других соображений, я отклоняю ваш вызов.

Федор Родичев».

Времена были уже давно не пушкинские, и отказ от дуэли не считался чем-то позорным. Тем не менее этим история не закончилась. Через несколько дней Гурко написал второе письмо, в котором утверждал, что статьи, которые ему вменяют в вину, не касаются чести, и повторно вызвал Родичева на дуэль, заявив:

«Не желая оскорблять вас предположением, что выставленные вами причины для отклонения моего вызова – лишь жалкие способы сокрытия вашей трусости, я вынужден думать, что вы не прочли тех статей закона, по коим я привлекаюсь к судебной ответственности. Вторичный отказ разоблачит истинные его причины и развяжет мне руки для преследования вас судебным порядком».

За честь Гурко вступился еще один депутат Госдумы, молодой черносотенец Василий Шульгин. Именно он вдвоем с Гучковым примет в 1917 году во Пскове отречение Николая II[18].

Шульгин заявил Федору Родичеву: «если дуэль с подследственным Гурко для вас невозможна, то я к вашим услугам, я вас вызываю». Вызов, что характерно, он тоже напечатал в «Новом времени». Так Родичев получил два вызова на дуэль за неделю. Но и Шульгину он не ответил, заметив в кулуарах парламента, что партия кадетов вообще-то выступает против дуэлей и что «это не Дума, а какой-то тир для стрельбы!».

Расследование завершилось печально для Гурко, но не для Эрика Лидваля. Бизнесмен и владелец казино успел сбежать в Лондон, откуда писал в российские газеты о своей невиновности, однако вернуться в империю больше не рискнул. Владимир Гурко по приговору суда был отстранен от должности по обвинению в «превышении власти и нерадении в отправлении должности», однако уже через год император его помиловал, а через два года с него сняли судимость: Николай II не любил, чтобы верные монархисты и потомки знатных родов обвинялись в нарушении закона.

Надо сказать, что дуэли в начале ХХ века все-таки были анахронизмом. Расцвет их в Европе приходился на XVI – XVII столетия. В России, которая от Европы, как известно, немного отставала, дуэли были популярны в начале XIX века: Пушкин, Лермонтов, Федор Толстой… Но ко второй половине столетия эта практика начала сходить на нет. Молодежь стала не так щепетильно относиться к защите чести. Оказалось, можно не принять вызов, заявить, что культурным людям не пристало драться на дуэли, – и при этом тебя не заклеймят трусом, а даже будут считать молодцом и прогрессивным человеком.

Как известно, почти всегда и почти везде дуэли были запрещены, но сходили всем с рук: нельзя же всерьез преследовать человека за то, что он защищал свою честь! Дуэлянтов максимум ссылали на Кавказ в солдаты, а там при первой возможности возвращали им офицерский чин.

Но поскольку молодежь становилась глуха к зову чести, набралась либеральных замашек и все больше забывала про скрепы и традиции, все это начало вызывать беспокойство. Слыханное ли дело – сегодня вызов не примет, а завтра пойдет метать бомбу в министра! Правительство решило взяться за защиту традиционных ценностей. Как обычно в таких случаях, для этого выбрали довольно глупые методы. В 1894 году, еще при жизни Александра III, военный министр Петр Ванновский издал правила об офицерских дуэлях, таким образом легализовав последние. В правилах подробно описывалось, как и за что можно вызывать на дуэль и при каких условиях она должна состояться. Конечно, это вдохнуло новую жизнь в умирающую традицию, однако если для этого потребовалось законодательное указание, значит, дело совсем плохо. Традиция изжила себя, если возникает необходимость в ее законодательном обосновании.

Дуэли в начале ХХ века переживают некоторый ренессанс, но на деле и в этом ощущался упадок. Поединок эпохи модерна – далеко не старая добрая дуэль. Теперь стрелялись мещане, купцы, даже вчерашние крестьяне: это был простой способ почувствовать свою принадлежность к высшему классу – смотрите, мы, как настоящие дворяне, стреляем друг в друга из пистолетов.

Помимо этого, появился новый, специфический вид дуэлей – политические. Раньше подобного рода споры решались тайно. Дуэль – личное дело, дело чести, выносить это на публику немного неприлично. Политическая дуэль – совсем другое дело. Обратите внимание: все приведенные выше вызовы были не просто брошены противнику, а открыто опубликованы в печати!

Представьте, как наши современники пытаются пристойно и прилично разрешить конфликт в личных сообщениях в соцсетях. Бывают, однако, и такие конфликты, когда противники открыто публикуют у себя на страницах посты: «Ты негодяй!» – «Нет, ты – негодяй!» – и собирают кучу репостов и комментариев неравнодушной публики.

В те времена было так же. Многие дворяне, уважавшие старую добрую дуэльную традицию, сокрушались, что подобные вызовы дискредитируют ее. Однако для политиков такие события означали очередной взрыв интереса и популярности. Например, Александр Гучков из «Союза 17 октября» вообще регулярно пользовался этим приемом – причем, кажется,