Где он, предел невезения?

Мой наряд в четверг: традиционный блестящий костюм и белые мокасины, синие трусы с незабудками, носки цвета морской волны с улыбающимися лангустами и небесно-голубая футболка, скорее вкрадчиво, нежели утвердительно гласящая: «НЕ БЕСПОКОИТЬ». Я оглядел себя в зеркале, висевшем на внутренней стороне дверцы комода, и остался доволен своим новым видом.

Я самый крутой зомби в городе.

В столовой оказалось полно народу. Все агенты собрались за одним столом, всевозможные завтраки покрывали его подобно разноцветной ряске. Единственным свободным местом оказалась табуретка в дальнем углу, на которую, избежав столкновения со Шкодой во время одного из его заходов на кухню, я и сел.

– Как поживает кактус? – спросил Мор.

– Лучше, чем я.

Шкода скрылся за дверью и принес мне тарелку каши и фрукты, после чего снова накинулся на свой натуральный йогурт. Он мне вчера помог – битый час терпеливо вытаскивал из меня пинцетом больше сотни колючек. Остаток вечера я провел под душем, смывая напряжение и приставшие за последние пару дней трупные запахи, а также размышляя над тем, насколько мне симпатична смерть от несчастного случая. Все же именно эпизод с кактусом утвердил меня во мнении, что в случае провала стажировки я не хочу поскальзываться и спотыкаться на обратном пути в могилу. Если пробьет мой час, я бы хотел хоть как-то подготовиться и проконтролировать это событие.

– Как синяк? – спросил Смерть у Мора.

– Я же рассказывал вчера.

– Разве?

– Да, на собрании.

– А-а-а…

Тишина.

– Ну а как он там нынче? – прогремел Война, плюясь копченой ветчиной.

– Уменьшился.

– Что?

– МЕНЬШЕ стал!

– Хм-м…

Тишина.

– И что ты будешь делать? – подключился Глад.

– Попробую заново.

– Есть идеи?

– Да.

– Ну и отлично.

Тишина.

Сидя за столом, жуя банан и наблюдая за говорящими, я родил удивительно сложную для зомби идею. Я сам не до конца понимал ее смысл и вообще, насколько она интересна, но вот что выдал мой мозг.

Разговор агентов не многим отличался от тех бесед, что мы вели с соседями на кладбище. Он звучал, как слаженный, хорошо смазанный механизм: слова неустанно отбивали нехитрый машинный ритм и достигали максимальной отдачи при минимуме вложений. В гробу – то же самое. Для трупа слова имеют только прямой смысл, иначе объяснения могут продолжаться до самого Судного Дня. Так, например, оболочка – это плотный внешний слой, защищающий уязвимое ядро. Машина – устройство, приводящее детали в движение при помощи механической силы. Гроб – шесть досок, отделяющих мертвеца от грунта. Все просто, никаких метафор или изощренных интерпретаций.

Трупы воспринимают мир без подтекста. Вот почему их никогда не приглашают на вечеринки.

– Чем будешь сегодня заниматься? – спросил у меня Глад.

– Мы пойдем на ярмарку, – сказал Смерть с напускной веселостью. – В костюмах.

– Везет кренделям, – встрял Война. – А нам со Шкодой весь вечер придется устраивать рекламную кампанию в центре города. Поножовщина, пьяные дебоши и прочая дребедень. – В поисках сочувствия он оглядел сидящих за столом. – Ясное дело, мне бы на фронт…

– Ясное дело, – согласился Глад.

– Но раз Шеф сказал отставить беспредел, ничего не попишешь.

– Это не в нашей власти, – утешил Мор.

– Иногда это бесит, к едрене фене.

– Что тут поделаешь? – отозвался Смерть.

* * *

Пока я жил с Эми, оболочка вокруг меня еще не уплотнилась. Эмоции били ключом. Я без устали повторял, что люблю ее, и говорил это искренне. На такое я даже не претендовал в последующих отношениях с женщинами.

Когда же она ушла, я оброс непробиваемым панцирем, который защищал меня от сближения с другими людьми. Встречая чужого человека, я прятался внутрь, встречая потенциальную любовницу, высовывал голову. Но полностью никогда не выходил – я не хотел, чтобы все увидели дрожащего розового обитателя. Меня беспокоило лишь одно: даже пожелай я открыть перед кем-либо свое нутро, панцирь бы этого не позволил.

За одним исключением.

В ночь моей смерти я стоял в спальне Эми, в ее апартаментах, оттягивая свой уход, всем существом желая побыть рядом хотя бы еще миг. И мой панцирь без предупреждения раскололся.

– Я люблю тебя, – сказал я.

– Не глупи, – ответила она.

* * *

Мор выплюнул кусок чего-то, что прежде могло быть мясом, овощем, фруктом, бобами или молочным продуктом. Истинную природу куска скрывала тонкая пленка зеленоватой плесени, потемневшей от слюны.

– Что-нибудь не так? – невинно спросил Шкода.

– Эта еда… – произнес Мор, скривившись. – Она свежая.

Он выплюнул на тарелку остатки завтрака и затряс головой.

– Ты хотел меня отравить?

Шкода стал отпираться, но Мор все наседал, и вспыхнула ссора. Продолжалась она до тех пор, пока из-за стола не встал Смерть и, подозвав меня к себе костистым пальцем, не отвел в офис.

– Сделай мне одолжение, – попросил он. – Мне надо подогнать кучу бумажной работы и успеть до вечера проверить информацию по нашему заданию.

Я кивнул.

– Сам я не управлюсь, так ты бы не взялся просмотреть пару досье…

– Каких досье? – вставил я вопрос.

– Жизненных, разумеется…

Порывшись в бумагах, он вытащил листок с именем сегодняшнего клиента и вручил его мне.

– И еще «Механизмы». А именно «Механические аварии». В общем, посмотри детали процедуры. Основное я помню, но ты меня подстрахуешь, если что.

– Где их искать?

– Думаю, их уже перенесли в офис Шефа на третьем этаже. Вот ключ.

Я уже собрался уходить, но Смерть шепотом добавил:

– Да, и еще. Помнится, ты спрашивал о Гадесе… Так вот – не поворачивайся к Войне спиной.

Открыв белую дверь на лестничной площадке второго этажа, я увидел тяжелую лестницу, которую вчера заметил мельком. Она спиралью закручивалась вверх и терялась во мраке. Я ощупью двинулся вдоль правой стены, нашарил выключатель и нажал. Под сводами лестничного колодца загорелся мутный свет, очертивший темные контуры ступенчатой спирали. Я медленно поднялся на два витка, и каждый мой шаг гулко раздавался в тишине. Вверху бесшумно покачивалась голая лампочка, отбрасывая тусклый свет на низкую деревянную дверь.