– Да никогда не потекла бы, и какое там забеременела ?.. Инна – от Скотчинского?! – вдруг засмеялся Шельдяшов. – Хотя... чем черт не шутит. У меня даже аппетит пропал, – вдруг пожаловался он.

– Почему? – Лидии Борисовне вдруг стал неприятен Шельдяшов. – Женщине тридцать. Пора уже... Что в этом необычного – выйти замуж, родить детей?

– Просто Инна – не для семьи, – Шельдяшов снова задумчиво, с видом робота, жевал. – Как говаривал Лекок: «Многие мужчины, влюбившись в ямочку на щеке, по ошибке женятся на всей девушке»!

Лидия Борисовна грустно посмотрела на ростбиф и даже ковырнула его вилкой.

– Скажите, Аня, а вы знали мать Инны?.. Ну, раз уж вы жили рядом.

– Конечно, – Шельдяшов кивнул.

– Расскажите мне о ней, пожалуйста... Я никак не могу ее увидеть, все пытаюсь и никак.

Шельдяшов вздохнул.

– Обычная старая ведьма... Когда Инке было девятнадцать, ее матери исполнилось тридцать шесть. И она переспала с Инкиным женихом, – быстро произнес он и закрыл ладонью рот.

– Что-о-о?!

– Ну, на тот момент у Инны был жених, вполне состоявшийся мужчина двадцати пяти лет, – Шельдяшов долго выбирал зубочистку.

– И что? Инна узнала об этом?

– Да, и ушла из дома, а ее мать вышла замуж за парня и живет с ним до сих пор... Дочку еще одну растит. Младшую.

– Инна общалась с матерью хоть иногда?.. Она простила ее?

– Нет, разве с такой сукой можно общаться? – удивился Шельдяшов. – Вы бы общались?

– То есть в течение одиннадцати лет они не виделись? – изумилась Новичкова.

– Нет.

– А вы точно знаете?

– Точнее не может быть, хотя Скотчинский приглашал мать Инны на их свадьбу. Кстати...

– Что?

– Я тоже не был на их свадьбе, – Шельдяшов вздохнул. – Поэтому ничего не могу сказать, приезжала ли к ним мать Инны или нет. Я просто не знаю!

– Вы часто созванивались? Инна вам жаловалась на мужа?..

– Нет, Инна не жаловалась, мне даже казалось, что ее все устраивает, но я не очень-то верил в это.

– Почему?

– Я просто знаю Инну почти тридцать лет, – Шельдяшов улыбнулся. – И у меня есть версия...

– Какая?

– Она мертва, – Шельдяшов кивнул. – Это самое простое объяснение.

– И что с ней могло произойти, – перебила его Новичкова, – на ваш взгляд?

– Ее убил Скотчинский. Я уверен в этом, – Шельдяшов закусил губу. – В припадке ревности.

Лидия Борисовна кивнула.

– Спасибо.

– На здоровье, звоните, если что, – на прощание улыбнулся Шельдяшов.

* * *

«Все считают Скотчинских абсолютно несовместимой парой, – размышляла Новичкова, перебегая дорогу к метро. – А ее мать, видимо, искать больше не имеет смысла. Похоже, она – последний человек на земле, к которому Инна обратилась бы за помощью. Но все равно, что-то здесь не так...»

Замешкавшуюся Лидию Борисовну оттолкнула от дверей какая-то дородная тетка и с шумом первая забежала в метро... Новичкова отпрыгнула подальше от хлопнувшей двери и разозлилась, но дама была уже недосягаема. Распрямив руки с тяжеленными сумками, она летела к турникетам наподобие самолета сельскохозяйственной авиации.

– Корова, – пробормотала Лидия Борисовна, потирая ушибленный локоть. – Безрогая, – подумав, добавила она.

Теплое логово в кровати и тишина... Николай Романович засыпал и просыпался, рядом нервно посапывала приглашенная им любовница... Спать одному Николаю Романовичу отчего-то не представлялось правильным.

Проснувшись, он узрел крошечную точку на стене и снова забылся на какое-то время, слыша во сне, как за окнами шумит клен у дома и изредка каркает разбуженный клан местных ворон.

Ему снилась Инночка.

«Мужиков-то, мужиков-то!..» – оглядывая стройные ряды самцов на пляже в Шарм-эль-Шейхе, повторяла она.

Николаю Романовичу было стыдно видеть, как Инночка хищно облизывается.

«Секс на люстре с каждым!» – бросила звонкий клич Инночка, и пляж радостно загудел, а откуда-то сверху с хрустальным звоном рухнула здоровущая чешская люстра, придавив и расплющив с десяток зазевавшихся...

«Оп-паньки!» – прыгнув на люстру, начала быстро снимать купальник Инна, и тут Николай Романович проснулся и, нащупав в углу спящую Тату, прижался к ней изо всех сил.

– Тата, дорогуша...

– Любимый, – воркнула во сне Тата. – Любимый мой...

А утром.

– Вчера рядом с нашим рестораном машину взорвали... Ты завтракай-завтракай, – Тата положила на тарелку поджаренный хлеб. – Пока горяченькое.

Скотчинский вяло жевал.

– Ну почему, когда мне говорят «дорогуша», я не верю, Коль?.. Мне хочется вытащить из косметички рогатку и стрельнуть жеваной бумажкой прямо в лоб. А вот голубушкой меня никто не называет, а я поверила бы, – Тата хмыкнула. – Может, про рогатку мою знают?..

– Дорогуша, заткнись, пожалуйста, – Николай Романович откусил большой кусок ветчины с тостом и покосился на любовницу. – Ненавижу знаешь что?..

– Что, зая? – проворковала любовница.

– Шаблоны и ниши, куда одни люди пытаются загнать других, – отчеканил Скотчинский. – Я пошел в холодильник, вымоешь тут и приберешься.

– Да, любимый, – кивнула Тата.

Через пять минут дверь хлопнула.

– Я люблю чудовище, – улыбаясь, тихо сказала Тата и беззвучно, одними губами повторила: «Чудовище...»

* * *

А Николай Романович в это время шел через сквер к своему офису.

– Ми-лай...

– Что? – обернулся он и не увидел никого. Никого.

Кто-то кашлянул, и откуда-то из-под земли раздался голос:

– Ми-илай, не болей, слышь?..

Скотчинский остановился.

– Кто здесь?.. – громко спросил он.

Деревья шумели, Николай Романович постоял и пошел в сторону своего офиса, очень быстро пошел, побежал практически...

* * *

– Лора, когда у меня встреча с президентом Ассоциации меховых холодильников? – вытирая ноги о коврик, спросил он.

– Через полтора часа, Николай Романович. Запыхались?.. Времени еще много.

– Ага, – Скотчинский кивнул. – Я посижу у себя, а потом пойду.

– Хорошо, Николай Романович.

– А ты фиалки поливала сегодня?