Всякая попытка убежать от прошлого заканчивалась провалом. При каждом упоминании о нём душа моя кровоточила. И даже Библия не принесла мне успокоение. Я стала заложницей своего прошлого.

Однажды порывистый ветер распахнул в моей комнате окно. Первые крупные капли дождя звонко застучали по карнизу, и вдруг я отчётливо ощутила дикую, почти животную радость – я жива! И, упав грудью на подоконник, зарыдала.

Я не чувствовала себя побеждённой. Побеждён не тот солдат, кто сражён пулей, а тот, кто бежал с поля боя. И потому слёзы мои не были горькими, совесть была непорочна, и это придавало мне силы…

В тяжёлые для меня минуты открывала шкаф, где в безукоризненном порядке висели вещи Хельмута. Он так ничего и не взял, просто не вернулся. Тускло блестел ряд начищенных туфель, а белоснежные рубашки с накрахмаленными воротничками выстроились в ряд, как солдаты на параде.

Обнимая их и задыхаясь от слёз, шептала: «Хочу живого, живого хочу!..»

Маленькой, я мечтала о собаке.

Однажды мама, придя с работы, достала из пакета плюшевую игрушку и радостно объявила с порога:

– Ну, теперь у тебя будет собака.

– Хочу живую, живую хочу! – плакала я, чувствуя себя обманутой…

* * *

Во время одной из «задушевных» бесед с «товарищем» из КГБ, еще до отъезда Хельмута, я тихо сказала, глядя ему в глаза:

– Не губите наши жизни.

Что-то вроде сочувствия мелькнуло в его лице, и, по-своему утешая, он сказал:

– Вы такая молодая… Вы же красавица, найдёте другого…

– Не надо мне другого. Оставьте мне моего, единственного.

Чтоб распрощаться окончательно с прошлым, я решила обойти наши с Хельмутом любимые места.

Сев на скамейку, на которой мы расстались, я не удержалась и так горько заплакала, что проходившая мимо старушка, взяв меня за руку и утешая, как могла, отвела в церковь Сергия Радонежского на Воробьёвых горах. Там, усадив на лавку, сказала:

– Нутро у тебя, милая, выпотрошено. Молись, изгоняй обиду, иначе зачерствеешь, озлобишься. Раз Бог послал тебе тяжкое испытание, значит, он тебя любит. Не страдалица ты, а избранница. Неси свой крест и благодари Отца Небесного.

В этот нелёгкий период мне было дано дойти до самого дна, за которым ничего нет, кроме чёрной пустоты. Оттолкнувшись от него, я вновь обрела душевные и физические силы и поняла, что Господь никогда не оставит. Не зря Он сказал: «Без меня не можете творить ничесоже». Я стала искать новые радости и утешения, ведь русский человек удивителен тем, что счастлив даже когда ему плохо.

Как любовь моя была беспредельна, так и жизненные силы оказались неистощимыми. Через несколько месяцев я начала осознавать окружающее и возвращаться к реальности бытия.

Мир постепенно приобретал свои очертания. И вот однажды захотелось простых земных радостей.

– Голубушка ты моя, – сказала тётя Поля, – твой-то поматросил и бросил?

И сочувствуя по-своему, жалостливо глядя на моё исхудавшее лицо, сунула мне пакет с горячими пончиками. Неловко отталкивая мою руку с протянутыми деньгами, сказала:

– Кушай, детка. Поправляйся.

И я кушала её пончики, идя по нашей аллее, поливая их слезами.

Бродила без цели по Москве, с новой радостью открывая для себя очарование этой божественной красавицы. Только через много-много лет я поняла, что горькое прошлое – это и была самая счастливая пора моей жизни. Эта была сама жизнь.

* * *

Часто видела Хельмута во сне прыгающего через весенние звонкие ручьи с распахнутыми для объятия руками. Чудо как хорош! Молилась: «Господи, дай ему счастья, пусть не со мной»…

«Отстаивай любовь свою ногами, – писал Василий Розанов, – отстаивай любовь свою зубами. Отстаивай против ума, отстаивай против власти!»

Мы не смогли отстоять её у власти.

* * *

Прошли годы, десятилетия. В моей жизни случались радости, победы, взлёты и разочарования. Испытала счастье материнства и простые радости бытия. Были друзья, увлечения, интересные книги, поездки, встречи. Судьба щедро наградила меня событиями. Но все это время я не могла быть счастливой в полной мере и жила в постоянной тревоге, будто отвалился от меня кусок души, да так и остался этот скол пустым, незаполненным. Это неправда, что незаменимых нет. Они есть, были в моей судьбе.

Наша любовь была драматичной, но счастливой, и воспоминания о ней светлые. Испытание? Да, но единственный путь – всё понять и простить. Хорошо сказал Василий Розанов: «Будь верен… в любви, остальных заповедей можешь не исполнять». Никакая другая сила не может открыть в нас столько душевных качеств.

Любовь – это смирение.

Как-то сидя на симфоническом концерте, я невольно подслушала разговор двух подруг. Исполняли моего любимого Моцарта.

– Ну что ты плачешь? – услышала я шёпот. – Он же негодяй, бабник, топчется по твоему достоинству. Я бы на твоём месте не плакала, а тихо его ненавидела. В конце концов, на нём свет клином не сошёлся…

– Сошёлся, – хлюпая носом ответила подруга. – При чём здесь достоинство, если я его люблю?

В один из приездов в Москву из Америки я решила вновь посетить наши любимые места. Я знала, что Хельмут, всякий раз приезжая в столицу, делал то же самое – гулял по нашим «святым», как он выразился, дорожкам.

Обойдя университет, я медленно шла по аллее. Прошлое вновь звало из своих таинственных глубин, будоража память запахом первой зелени – нашей счастливой незабываемой весны. Вот и скамейка, на которой мы простились. Рана моя так и осталась неизживной, потому что нет страшнее ничего, чем потеря любимых.

Судьба всё же подарила нам радость двух незабываемых встреч.

В период наших отношений Хельмут познакомил меня с Вальтрауд Линднер. Благодаря ей мы встретились с Хельмутом в доме Романа Кармена, который в начале 60-х годов работал над многосерийным документальным фильмом «Великая Отечественная». Многие съёмки проходили в Германии.

Вальтрауд была профессиональным фотографом и сделала для фильма огромное количество великолепных снимков. Хельмут, мотаясь из Москвы в Берлин, передавал их Роману Кармену. И таким образом стал постоянным гостем в его доме.

После нашей разлуки мы не виделись с Хельмутом десять лет. Находясь в контакте с Вальтрауд, которая стала одной из моих самых близких подруг, я ни при встречах, ни в письмах, ни по телефону никогда о нём не спрашивала. И на её просьбы приехать в Берлин отказывалась.

В 1975 году мой муж с делегацией учёных поехал на конгресс в Лондон. Это была его первая поездка за рубеж, и вернувшись под впечатлением, он настоятельно советовал мне слетать в Германию.

В аэропорту Вальтрауд и её муж Герд встретили меня букетом чудных роз, объятиями и слезами.

Дома в ожидании гостей мы весь день прохлопотали на кухне.