торговлю, свести на нет: тогда боспорские легионы останутся без заработной платы, а задаром солдаты воевать не станут; безопасность городов зависела также от разобщенности варварских племен, — значит, надо было объединить племена, направить против империи. Это легче сделать, когда племена родственные. Гораздо труднее заключить договор с иноязычными, такими, как россы. К тому же они землепашцы и не помышляют о войне, если их не вынуждают к ней. Значит, надо было любыми средствами настроить их против эллинов, прежде всего против Ольвии. Сарматы не без умысла продавали пленников-россов ольвийским купцам. Ольвия — торжище россов, они везли туда хлеб, меха, мед, воск. Что здесь эллины превращали их соотечественников в рабов, оскорбляло достоинство россов, настраивало их против ольвиополитов. На весах высшей справедливости эллины-покупатели оказывались более ненавистны россам, чем сарматы-продавцы, с риском для собственной жизни добывающие пленных. Поход Лавра Добромила к стенам Ольвии красноречиво свидетельствовал о недовольстве россов ольвиополитами. Сарматские вожди, исподволь усиливая рознь между россами и эллинами, рассчитывали, что их западные соседи невольно обратят свой взор на богатства южных городов и повинуясь жажде мести и разбоя, ринутся на Ольвию и города Тавриды, — тогда сарматы устремятся на свой юг, на Танаис, Пантикапей, Фанагорию.

Впрочем, пробудить у россов жажду разбоя было не просто. Они не имели обыкновения теснить соседей, а войне с ними, в силу естественного здравомыслия, предпочитали деловые переговоры. Зачем обнажать против кого-то меч, если в этом нет никакой нужды! Земля велика, мало заселена, изобилует пищей — люди всегда в состоянии удовлетворить на ней свои потребности и свое чувство свободы. Зенон не помнил, — а память у него была обширна! — чтобы россы, подобно готам или сарматам, огромными людскими скоплениями передвигались с места на место. Конечно, и они пребывали в постоянном движении, только оно было малозаметно, не бросалось в глаза: они спокойно заселяли новые, свободные земли, сохраняя за собой старые, и никто не знал, где границы их племен на севере, на востоке и на юге. В лесах их селения отстояли довольно далеко одно от другого: чужеземцев им здесь опасаться не приходилось; они отвоевывали у леса под пашни участки земли, два-три года пользовались ими, потом принимались за новые участки — по соседству с прежними, сеяли на них. Так постепенно, из года в год, из десятилетия в десятилетие, среди дремучих лесов появлялись поля, расширялась зона лесостепи. Лес, конечно, доставлял россам немало хлопот, но он же оберегал и кормил их, давал им дрова, строительный материал и болотную руду, из которой они варили железо. Их быт, традиционный, целесообразный, простой, вполне удовлетворял их. Они были нормальными детьми природы и не мыслили себе жизни вне ее. Все вокруг было для них живое и необходимое. Они рождались, росли, старились и умирали, а рядом с ними и вместе с ними жили леса, поля и болота, звери, птицы и рыбы. Этот необъятный земной мир повиновался общим законам дня и ночи, временам года и всевластию стихий. Осознание полноты и целесообразности бытия делало россов наблюдательными и уравновешенными людьми. Медведь для них был и охотничьей добычей, и «батюшкой-зверем», охранителем домашних стад; волк — и грозой домашнего скота, и верным слугой человека; лось давал им обилие мяса и добротные шкуры, идущие на изготовление прочнейших кож, и он же, воплотившись в созвездие, указывал им ночью путь; болота были и вместилищем разной нечисти, и защитницами от врагов — это среди непролазных топей поднимались лесные грады. На болотах человека подстерегала разноликая хворь, и тут же росли клюква и брусника, поддерживающие у него здоровье и силу… Сама жизнь обязывала россов воспринимать предметы и явления с разных сторон. Изменить их быт едва ли было возможно. Они люди оседлые, обжитые места покидали неохотно, только по необходимости. Но и покинув, опять селились в лесах, упорно превращая их в лесостепь, сеяли и растили хлеб. Многолюдство привлекало их только во время празднеств, о походах за тридевять земель они и не помышляли.

Но Зенон знал: россов много, и стоило им собраться вместе, ощутить свое множество и силу — и их уже не просто будет остановить, вернуть в лесостепные селения. Множество людей, собравшихся вместе, подчиняется уже иным законам, несовместимым с законами отдельной личности. Охваченные общим порывом, массы жаждут деяний, им нужна цель, размах, движение, они подобны весенней воде, затопляющей землю…

Сарматы выбрали подходящий момент, чтобы пробудить дремлющую среди лесов росскую силу. Со стороны Венедского моря[57], от Одра и Вистулы на россов хлынули орды готов. Чтобы выжить, россы должны будут сплотиться между собой, встать перед пришельцами, заставить их покинуть росские края. Готы вряд ли пойдут на затяжную войну с россами: между теми и другими немалого общего, что в конце концов примирит их. Да и чего им искать у россов? Они такие же варвары, у них нет государства и нет иного богатства, кроме земли, людей, скота и продуктов натурального хозяйства. Все это есть и у готов. Они стремятся на юг, к эллинским городам, они только пройдут по росским землям к границам империи. Правда, разрешения у россов они не спросят — право идти, куда им хочется, они завоевывают мечом…

Перед мысленным взором Зенона раскрывалось драматичное будущее: торговля с россами прекратится, а это скажется на могуществе понтийских городов, прежде всего — Ольвии; сарматы, почувствовав слабость эллинов, разорвут и без того непрочное соглашение с ними. Готы пойдут на юг, россы — не исключено — последуют за ними. Тогда северо-восточные границы Римской империи разом рухнут под напором варваров — сарматов, готов и россов…

Зенон всегда обходился без сарматского сопровождения, он сам умел позаботиться о своей безопасности. У него была хотя и небольшая, но надежная дружина из проверенных людей эллинского, фракийского и малоазийского происхождения, в совершенстве владеющих оружием. Если торговый караван двигался по суше, охрана ехала на конях — каждый воин настороже, каждый готов к бою; если Зенон избирал водный путь, половина дружины сидела на веслах — гребцам он платил вдвойне.

Но с некоторых пор степняки по своей воле начали присоединяться к торговым караванам. Зенон решительно протестовал против этого сопровождения, затрудняющего торговлю с россами, но сарматы игнорировали его протесты: они были у себя дома и делали, что хотели. Скрепя сердце он примирился с этим. В конце концов нет худа без добра: отряды сопровождения служили ему защитой от других степняков. Однако отношения с россами сразу испортились. Зенон торговал, а сарматы грабили приданапрские селения и хватали молодых здоровых россов, чтобы продать