всех варварских племен, с которыми предприимчивые эллины имели дело, россы были наименее изучены ими. Ни один эллинский или ромейский историк не мог похвастаться обстоятельными сведениями о россах. О них знали самое общее, поверхностное: что живут за Рифейскими горами и соседствуют на западе с германцами, а на востоке с сарматами, что гостеприимны, торгуют с Ольвией и Тирой[64] и что торговля у них самая простая: деньги хотя и признают, но охотнее обменивают товар на товар… Вот, пожалуй, и все. Рассказ Фалея, много лет прожившего среди россов, был для Зенона откровением: на огромных пространствах от Одра до Данапра, от Рифейских гор до верховий Итиля[65] обретали сознание своего единства многочисленные росские племена.

— Сильны ли россы?

— У них нет постоянной армии, но они вряд ли уступят кому-нибудь свои земли.

— Устоят ли они против готов? — Это было едва ли не самое важное из того, что интересовало Зенона.

— Германцы — опытные воины, в битвах на Рейне они не уступали ромейским легионам. Но там все было иначе: Рим стремился покорить их, а они отстаивали свою свободу. Теперь свою жизнь и свободу защищают от готов россы: они будут стоять насмерть.

— Кто у них воеводы? — Зенон потребовал, чтобы Фалей охарактеризовал каждого. Его интересовали даже частности жизни и быта воевод.

В уме Зенон прикидывал, что лучше для эллинов: чтобы готы подчинили себе россов или, наоборот, чтобы россы разбили готов? Если победят готы, они станут безраздельно властвовать в северных припонтийских степях, усилив свое войско россами; если победят россы, их дружины окажутся пугающе близко от Понта, а на востоке будут развязаны руки грозному союзу сарматских племен, которые тогда, наверняка, ринутся на боспорские города. Спасительного выхода из создавшегося положения не было, и сомневаться в этом не приходилось. Все имеет свой конец — молодость, здоровье, жизнь. Это закон богов. Стареют люди, народы и государства — нет ничего неизменного под луной. Некогда Александр Македонский покорил чуть ли не весь мир, создав империю, не имевшую себе равных. Где она? Лопнула, как мыльный пузырь. Некогда Эллада диктовала свои законы народам и государствам — теперь она скромная провинция Рима; некогда скифы наводили ужас на многие народы, а самые могущественные правители заявляли, что скифов победить нельзя! Где теперь скифы? Римская империя по своей мощи превзошла все мыслимые пределы, но пробил и ее час. Враги были в самом Риме, разлагали Империю изнутри. Рим утрачивал силу и, раздираемый внутренними распрями, летел к своей гибели, а вместе с закатом Рима близилась катастрофа восточно-эллинского мира. Рассудок подсказывал Зенону: если нельзя предотвратить общую беду, самое разумное — вовремя позаботиться о себе. В таких случаях люди ведут себя по-разному. Бывает, чтобы уцелеть, один топит другого, но такой способ выживания не для него. Личный опыт и опыт других подсказывал: только сообща можно пробиться к выходу из рухнувшего здания, только помогая друг другу, можно выжить на полном превратностей пути. Зенон поможет своему соотечественнику Фалею и его товарищу, а позже, когда разразится катастрофа, они не откажут в помощи ему. Только таким образом можно устоять в потоке бешеного времени…

Беседовали они долго. Когда Зенон кончил расспрашивать Фалея, решение обрело привычную для него ясность и твердость. Разговаривая, они поглядывали в иллюминатор. Они видели, как Фарак послал в степь группу конников, рассчитывая обнаружить Фаруда и Останю. Всадники возвратились к Данапру ни с чем, но сама эта попытка встревожила Фалея. Зенон успокоил его:

— Даже если Фарак схватит сына воеводы Добромила, он не убьет его: Евстафий считался бы особым пленником, а таких сарматы обязательно представляют совету старейшин. Это своего рода ритуал воздания чести тому, кто захватил такого пленника. Кроме того сарматы могли бы взять за него хороший выкуп — на невольничьем рынке они получили бы гораздо меньше.

— А если Фарак не согласится на обмен?

— Сразу видно, что ты не торговец, а солдат, — улыбнулся Зенон. — Фарак набивает себе цену, он боится продешевить: все-таки одного человека — пусть и брата — на двоих. К тому же он не очень-то рад этой сделке: брат — его соперник, он не огорчился бы, если бы Фаруд вообще не вернулся. Соперничество братьев — обычная история у степняков. У них важно старшинство, а младшие братья в семье — вроде пасынков. Право наследования, начальствования над войсками и место в совете старейшин принадлежит прежде всего старшему брату — вот младшие и соперничают со старшими. Но это не значит, что Фарак откажется от Фаруда: перед лицом чужеплеменников сарматы едины. Если он не пойдет на обмен, ему придется держать ответ перед родителями, прежде всего перед матерью. В таком случае его ждут большие неприятности, его имя будет предано позору. Вчера он уклонился от обмена, сославшись на спешащую к реке росскую дружину. А если он уклонится и теперь, его ждет бесчестие. Кстати, это хорошо понимает и Фаруд, поэтому сейчас он заодно с россом. Если он выдаст себя и Евстафия, то позволит Фараку выступить в роли освободителя младшего брата — тогда Фараку достанется вся добыча Фаруда и полагающиеся за нее почести, а Фаруд останется ни с чем. Если же обмен состоится, Фаруд сохранит за собой право на большую часть своей добычи…

— Я хотел бы увидеть пленниц. Они здесь?

— Здесь, и уже знают о тебе. Я предупредил их, чтобы они, увидев тебя и Евстафия, поостереглись радоваться чересчур. Сарматы ревнивы, они непременно потребуют за женщин двойную плату, увидев радостную встречу.

— Мы не пойдем на доплату. Наши условия: Фаруда на двух женщин, больше у нас ничего нет.

— У вас есть еще кони и, насколько я понимаю, отличные. Эта порода из Сирии, оттуда попала к скифам — на таких конях гарцевали скифские вожди, а от скифов — к россам. Сарматы понимают толк в лошадях и вряд ли упустят такую добычу…

Фалей помолчал. Лишиться коней — тяжелая потеря, особенно в теперешнем положении, но главное — освободить пленниц и поскорее выбраться отсюда.

— Проведи меня к женщинам, Зенон!

— Зачем? Сейчас их выведут на палубу.

Вскоре Фалей действительно увидел пленниц. Они показывались из трюма одна за другой, неотличимые в своей душевной подавленности. Все молодые и все увядшие: их ожидало рабство. Поразительно влияние неволи: лица выцвели, глаза налились тоской, спины ссутулились. Еще два дня тому назад они ходили по родной земле гордые, стройные, красивые, а теперь их не узнать…

На палубе они жадно вдыхали свежий воздух и разминали затекшие от долгой неподвижности тела: