Я протягиваю ей свою визитку через стол и смотрю, как она берет ее в руки, молча кивнув. Снова подняв на меня глаза, она награждает меня тем самым взглядом. Жалостливым взглядом, которым все смотрят на меня, когда речь заходит о моем сыне.

– Я еще раз должна извиниться, если вас расстроила. Я не сразу вас узнала. История вашего сына просто…

– Как я уже сказала, – прерываю ее я, на этот раз жестче, – не стоит беспокоиться. Не вставайте, мы с коллегой найдем выход.

По ее лицу я могу судить, что миссис Ховард не так часто теряет дар речи. Но горюющие матери обладают таким эффектом; никто никогда не знает, что сказать.

– Не думаю, что она нарочно это сказала, – говорит сержант Райан, когда за нами закрывается входная дверь.

Сначала Дайан, потом Марк. Все пытаются ходить вокруг меня на цыпочках.

– Иди попроси сержанта Чесника, чтобы порасспрашивал со своей командой о фургонах, – говорю я, ступая на садовую дорожку. – Проверь, действительно ли кто-то уезжал с Проспекта в четверг и видел ли кто-то фургоны.

– Да, мэм.

Я открываю калитку и выхожу на дорогу.

– Что с ним случилось, мэм? С вашим сыном?

Этот вопрос заставляет меня замереть.

– Извините, что спрашиваю, но все в участке знают, кроме меня, и…

Я слышу отзвуки душевной борьбы в его голосе: ему неловко, что он сует нос не в свое дело, но еще ему очень хочется узнать ответ.

Чтобы ответить, мне приходится вспомнить. Вспомнить его. Я вижу перед собой любимое улыбающееся лицо Джейми, и глаза у меня наполняются слезами. Каждый раз меня как будто ударяют в живот.

– Я повела его на пляж, – говорю я хриплым голосом. – Он играл, а я уснула. Я работала в ночную смену, а бывшему мужу тоже надо было работать в тот день. Когда я проснулась, его уже не было. Кто-то увел его, пока я спала, и… – Я стискиваю зубы, чтобы подавить всхлип, и задерживаю дыхание, пока мне не удается это сделать. – Я больше никогда его не видела.

Я резко выдыхаю и смахиваю слезы. Ненавижу раскрывать душу, особенно на работе. Повернувшись к нему, я замечаю ту же сочувственную улыбку, которую видела у миссис Ховард.

– Как только вернемся в офис, – говорю я, – хочу, чтобы ты как можно больше разузнал про доктора Джонс. Миссис Ховард сказала, что Зак уехал со своим дядей – убедись для начала, что у Анны или ее мужа действительно есть брат. Про мужа тоже выясни.

– Думаете, она солгала, что сын уехал?

Я смотрю туда, где кончается переулок, крыша роскошного дома хирурга едва видна за деревьями. Ни у кого нет идеальной жизни. Неважно, насколько человек богат и успешен. У нас у всех есть секреты.

– Не знаю, в чем тут дело. Уверена, доктор Джонс говорит правду. Но нам нужно рассмотреть проблему со всех сторон.

Потому что что-то подсказывает мне, что она врет.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но снова останавливаюсь.

– И… сержант Райан?

– Да, мэм?

– Никогда больше не спрашивайте меня про сына.

23

Анна

Суббота, 6 апреля 2019 года, 12:53

Кровь пациента окрасила воду в красный. Я смотрю, как она подбирается к сливу в раковине, крутится вокруг него, крутится, крутится, а на поверхности плавает розоватая мыльная пена.

Я все-таки это сделала. Я убила человека.

Я должна что-то чувствовать. Все что угодно. Но ничего нет: ни душевных мук, ни боли, ни облегчения, – только все тот же писк в ушах, пронзительный, как вопль.

Никто из моих коллег не отважился на меня взглянуть, когда я назвала время смерти. Я была груба, перестала быть частью команды, а это один из самых важных моментов во время операции. Марго пошла отмываться как можно скорее, слишком злясь, чтобы поднять на меня глаза. Никто больше не сказал ни слова, они все просто вышли гуськом из операционной. Даже доктор Бёрке. Они, наверное, еще не заподозрили, что я сделала что-то плохое, но если кто-то наведет их на эту мысль, что помешает им вспомнить мою раздражительность как тревожный сигнал?

«Хватит, – говорю я себе. – Ничего еще не закончилось, надо сказать жене».

Я жду, что меня поглотит чувство вины, ударит меня в грудь, выбьет почву из-под ног, но ничего не происходит. От шока я потеряла чувствительность. Единственное, что я чувствую, – навязчивое желание, поедающее меня изнутри. Стремление выдирать волосы никогда еще не было таким сильным. Я хочу схватить себя за волосы и рвать, рвать, рвать.

Почти закончилось.

Вытираю руки и проверяю в зеркале, не пропустила ли какое-то пятно. Я не узнаю женщину в зеркале. За несколько дней я постарела на целые годы. Щеки у меня как будто впали, кожа сделалась пепельного цвета. Кажется, что прежняя я умерла вместе с пациентом. Я больше не врач, больше не мать.

Я убийца.

Я выхожу из операционной и замираю.

Они, наверное, слышали скрип двери, потому что дверь операционной в противоположном конце коридора открывается и из нее выходят двое в форме, которую я вчера оставила на крыльце. Подходя ко мне, они украдкой проверяют, не появится ли в коридоре охранник.

– Где тело? – спрашивает человек слева. У него сильный акцент, резкий тон. Акцент, кажется, восточноевропейский, раньше я этого не заметила. Я узнаю его: в день, когда все началось, он был первым, кого я увидела у себя на подъездной дорожке. Человек с карими глазами.

Так он все-таки говорит по-английски.

Второго я тоже узнаю, он вытащил у меня из-под ног кусок пластика и рассмеялся, когда лицо у меня перекосилось от боли. Они стоят так близко, что я чувствую на лице тепло их дыхания.

– Оно еще не готово, – говорю я хриплым шепотом. – Я сделала то, что вы просили. Теперь я должна сказать жене пациента, что ее муж умер.

Я уже собираюсь пройти мимо, как рука хватает меня за предплечье. Я стремительно разворачиваюсь.

– У тебя есть пять минут, – говорит он.

Я отдергиваю руку и иду по коридору, чувствуя, как жжет кожу в том месте, куда вонзились его ногти.

Прохожу заграждение и поворачиваю в отделение. Чем дальше я иду, тем сильнее начинаю паниковать, вспоминая, как смотрела на меня миссис Шабир перед операцией: в глазах у нее стояла боль, физически ощутимый нутряной страх.

Вы ведь сделаете все возможное, правда, доктор Джонс?

Я останавливаюсь перед дверью, положив руку на живот.

Выбор был между ее мужем и моим сыном. Ее боль или моя.

Я делаю глубокий вдох и вхожу в комнату.

Миссис Шабир сидит на стуле возле кровати, сгорбившись, со скорбным лицом. Пиар-менеджер Ахмеда Шабира выпрямляется и откладывает в сторону ноутбук при виде меня. Этот звук выводит миссис Шабир из транса.